А было бы неплохо вести наряду с китайским календарем еще и Литературный. Например, прошедший год можно объявить Годом женской поэзии.
Любовь, еще раз любовь
Вот смотрите: дебютировали Сабина Брило, Анна Головина, Ирина Карелина, Мария Бельская, Ирина Радзиховская, Анна Федорук. Издали сборники Юлия Тимофеева, Людка Сильнова, Татьяна Сивец... А в «красном углу» поэтической полки – «Маё невымаўля» Насты Кудасовой. Это третий после «Лісця маіх рук» и «Рыб» ее сборник. И лучший – пока. Наста Кудасова верна своей языковой стихии, в которой переплетены христианство и язычество, страсть и жажда духовной аскезы, эксперимент и глубинное чувство языка, пронизывающее читателя до эстетической дрожи. Все более заметно следование Рыгору Бородулину – прежде всего в том самом поиске нового слова, особенного, ранее не виданного, но гармоничного в природе собственно белорусскости. Порой словотворение становится очень заметным, в том смысле, что вы понимаете: вот это делалось специально ради поиска. И, тем не менее, даже в таких случаях поэтесса звучит не менее ярко, самобытно, чем другие авторы в моменты «озарения».
Нарочитыми отдельные строчки можно назвать, но искусственными – нет. Что касается извечного сочетания христианства и язычества, с течением времени они в поэзии Кудасовой все больше расходятся, занимают свое место, грубо говоря. Христианское (без назойливых религиозных аксессуаров) ее мировоззрение: большая любовь к миру, каждой его мелочи и отдельно взятым людям; понимание своей незначительности и готовность быть смиренной (которую перебивает неизбежный бунт женственности). Язычество уходит в архетипные символы, образность животных и растений. Впрочем, и любовь к живому – не от христианства ли? Не любя искренне, вряд ли возможно так чувствовать мир. Осознание мгновенности жизни сочетается у Насты Кудасовой с ощущением всемирной неразрывности. Это заметно в звучании стихов, отражается в образном ряду (осень-сансара), а порой – в формальном построении, закольцованности текста:
...і дарогаў незлічоны дар,
дзе душы крокам гояцца,
лёг пад ногі мне,
іду –
паломніца –
вомшаю падэшвамі абшар...
не шкада ні ложка, ні стала:
толькі цела мне ў багаж прызначана,
але й гэты
травам кіну ў спадчыну,
каб заўжды свабоднаю была,
каб ішла бясстрашна што ні старт,
пешкі праз жыццё, абы не пешкаю,
несла ў вуснах пацалунак вершавы
і дарогаў незлічоны дар...
Более сосредоточена на самом человеке, чувствах Татьяна Сивец. Интимные переживания высказываются прямо – это одно из слагаемых раскрепощенности, давшей название книге. Женщина не стесняется говорить о своей боли, обиде, поражении в борьбе за любовь, и это само по себе давно не ново. Существенно другое: неподражаемый поэтический голос. Старую песню каждый новый певец исполняет по-своему. Отличительная черта стихов Татьяны Сивец, пожалуй, в сочетании абсолютной чувственной обнаженности, самоиронии, которой только и возможно хоть как-то защищаться, и неизменного чувства собственного достоинства. Чем хуже обходятся с героиней – тем выше держит она голову. Побеждают побежденные, если в двух словах.
...Гэта пасля. А тады… Мне не трэба
было прасіць:
Гукі самі звіваліся, ткаліся – у паясы…
Я дакладна ведала, да каго будзе
падобны мой сын,
Вышывала стужачкі – для дачкі…
І калі ты чытаеш зараз гэтыя
пакручаныя радкі,
Ведай, што мне не ўсё роўна,
дзе ты і з кім!..
«Она хочет быть свободной, нарушать рамки, но ранится об их обломки», – пишет о героине «Разняволенасці» Людмила Рублевская, и это меткая характеристика.
Не менее раскрепощенным и склонным к глубоким интимным переживаниям способен мужчина-поэт. Об этом свидетельствует книга Юрия Сапожкова «Дай пламени у пламени остыть». С одной стороны, книга вызывает чувства радостные: вот еще одна замечательная, вот поэзия без «но», с другой – невозможно избежать печали: Юрия Сапожкова с нами больше нет. Он был очень тихим, спокойным человеком. А вот поэзия его заявляет о себе звучно – в самом лучшем смысле. Это пример высокого русскоязычного творчества в современном литературном процессе Беларуси – наравне с Дмитрием Строцевым, Георгием Бартошем.
Нет больше прошлого и будущего нет,
Корней спасительных и зреющих плодов.
Есть цвета простыней поспешный
первоцвет
В ночь опадающих, как лепестки, часов...
Сказочным до щемящего трепета предстает «Горад Мілаград» Людки Сильновой. Вообще, удивительно, о поэтессе такой неповторимой говорят так мало. Обращаясь к самой новой ее книге, отметим мифологическое мировоззрение автора. Повседневность проходит через поэтическое переосмысление и становится магическим отображением мира, в котором даже обычный бордюр выглядит празднично, таинственно. Такую книгу мог бы написать человек, перенесшийся в наше время из далекой старины, где место чудесам было всегда. Иногда стихи Сильновой напоминают народную запевку, временами – седую балладу с привкусом горькой морской соли, а порой это – болезненное признание. Толкиен в свое время создал мир с собственной мифологией и законами бытия; Людка Сильнова делает то же – только языком поэзии. Собственно, жизнь для нее и есть поэзия. Искусство здесь не просто часть человеческого существования – оно тождественно самой жизни. Город Милоград при этом – место одновременно фантастическое и реальное. Он несет черты легендарного Камелота, сердце обетованной земли и современного Минска. Думаю, со временем поэзия Людки Сильновой найдет своего преданного исследователя, который раскроет широкому читателю эти сокровища, а их, на самом деле, множество.
Естественно, вклад в поэтическую библиотеку сделали в 2016 году не только женщины. В конце года была презентована очередная книга Виктора Жибуля «Дзяцел і дупло». Озорное название в то же время красноречиво и в отношении содержания сборника, названного издателями самой веселой книгой поэта-авангардиста и перформера. Большинство признаков этой поэзии узнаваемы (если вы знакомы с предыдущими книгами Жибуля «Стапеліі», «Дыяфрагма» или, например, дебютной «Калі ў хаце дыверсант», изданной – трудно поверить – двадцать лет назад). Новый сборник также наполнен юмором, буквально искрит всеми его оттенками: ирония, гротеск до чистого абсурда, черный юмор. При этом, как резонно отмечает аннотация, традиционные для Жибуля игры со словами и смыслами вынуждают смеяться лишь первоначально. Затем приходит совсем нешуточное осмысление. «Дзяцел і дупло» украшен фотографиями театрально-художественных акций и перформансов, в которых поэт принимал участие.
По сравнению с книгой, рассмотренной выше, сборник Геннадия Пашкова «Парад планет» – серьезный, возвышенно-поэтический. Название такое объясняется значимостью книги для самого автора: это сборник избранной лирики за 44 года творческой работы, можно считать, парад лучшего, подведение итогов. К тому же, в стихах Геннадия Пашкова также встречаются образы «космические». И дальше: в понимании мира он выходит за рамки только нашей планеты. Для него человек – что-то большее, чем биологическая единица. В поэзии Пашкова присутствует ощущение единения всего существующего в материальном мире.
Я, што дрэва, стаю,
і спацелае чую карэнне,
і на вечнае поле
рукі цяжкія кладу,
тканкай кожнай лаўлю
павучынкі вільготнай асенняй
ціхі ранішні звон і сярэбраную халаду...
Разумеется, сторонник такой эстетики будет часто обращаться к пейзажам, а глубже – отображать состояние природы и человека в ней. Отсюда также – мотив любви. Автор словно растворен во всем, с чем соприкасается. Невозможно не заметить, что в этом книги Пашкова и Кудасовой похожи – в мировоззрении и убежденности, что любовь – основа мира.
Матриархат и ночь
В прозе 2016 года самыми заметными книгами стали «План Бабарозы» Павла Костюкевича и «Ноч цмока» Валерия Гапеева. Что касается публицистики, здесь стоит отметить четвертую книгу Зиновия Пригодича из серии «Постаці. Гэткай шукаю цэлы век чэсці...».
«План Бабарозы» назван хрониками белорусского матриархата. Также отмечалось, что эта книга – попытка семейной саги (попытка – ведь не тех объемов, да и цель ставилась автором не та). Действительно, Павел Костюкевич описывает историю одной семьи, пять ее поколений, живущих в Минске, но сами этот город родным вряд ли признающих. Всё время они ищут оправдание своего присутствия здесь.
Главный герой – психотерапевт и сапожник без сапог: первым делом ему нужно разобраться в своих проблемах и комплексах, взращенных на богатом поприще чрезмерной бабушкиной опеки. Бабароза – образ, безусловно, собирательный, архетип главы большого клана, контролирующей каждого ее члена и невольно подчиняющей. Критики отмечают два уровня романа: на первом разворачивается история семьи с ее проблемами и радостями; на втором семья становится образом родины, Беларуси. Таким образом, «План Бабарозы» – еще и история о современной Беларуси. В новой книге Павел Костюкевич воочию взрослеет: прежняя его проза была «стёбная», полная насмешек, сатиры. Сейчас юмор тоже звучит, но другой, более добродушный и грустный. Он уже не самоцель, а неотъемлемая часть стиля автора.
Говорят о творческом росте и давние читатели Валерия Гапеева. Его «Ноч цмока» по сравнению с «Пракляццем» более компактна, многие события описываются лаконично и при этом достаточно глубоко, точно, и даже второстепенные герои не остаются нераскрытыми. «Ноч цмока» вначале выглядит классическим детективом, где главный герой, он же рассказчик, – районный следователь. «Трупаў у нас год ад году па-рознаму. Калі не лічыць “недапалкаў” – аматараў пакурыць п’янымі ў ложку, абгарэлыя косткі якіх пасля знаходзяць у тых жа ложках, – такіх да дзесяці на год бывае. А па крымінальнай частцы – тры-чатыры. П’яныя бойкі… І сын бацьку, і сужыцелька мужыка, і між сабой сябры-таварышы не падзеляць чаго, калі перап’юць...» («Трупов у нас год на год не приходится. Если не считать “окурков” – любителей покурить пьяными в постели, обгорелые кости которых потом находят в тех же кроватях, – таких до десяти на год бывает. А по криминальной части – три-четыре. Пьяные драки… И сын отца, и сожительница мужа, и между собой друзья-товарищи не поделят чего, когда перепьют...») Такой спокойный, даже безразличный тон рассказа говорит о том, что для героя такие ужасы – обычная повседневность. И тем страшнее это звучит, тем более впечатлен читатель. Завязка – смерть молодой женщины, в чистом поле, без свидетелей и улик. Затем детективная история перерастает в мистическую. Валерий Гапеев сочетает описательность быта белорусской глубинки с глубинными же и необъяснимыми страхами-суевериями человека, говорит о потаенном, часто оказывающемся темным. Тем более интересно, что читатели отмечают неоднозначность романа. Заложена она в отдельных идеях, высказываемых автором. Если возникает спор – произведение, безусловно, стоит внимания. Особенно, когда споры ведутся вокруг национального вопроса, средств решения отдельных его проблем.
И как бы ни сомневались в наличии белорусской нации отдельные медиа и гении от истории и антропологии, у нас достаточно ярких, талантливых деятелей культуры, причем культуры самобытной, белорусской. Здесь доказательств не нужно, достаточно упомянуть книги эссе о литературе, театре, собрании публицистических текстов... Много для этого делает Зиновий Пригодич. Его книга «Постаці. Гэткай шукаю цэлы век чэсці...» – четвертая в серии бесед с известными людьми Беларуси, людьми искусства. Пригодич действительно создает живую беседу, не ограничиваясь стандартным набором вопросов о том, «как вы достигли успеха». Здесь есть место и дискуссии, и, быть может, спору, и каждый герой раскрывается перед читателем так, словно ты и сам присутствовал при разговоре. Среди личностей новой книги Пригодича – писатели Геннадий Буравкин, Василь Быков, Алексей Дударев, режиссер Николай Пинигин, художник Леонид Щемелёв, оперная певица Оксана Волкова... Есть все основания надеяться, что будет и пятая книга этой серии.
Благо, такие издания нам необходимы!
Автор публикации: Наста Грищук.
Источник: газета «Звязда»
Перевод с белорусского Кондухович Л.Ф., ведущего библиотекаря отдела сопровождения интернет-портала Национальной библиотеки Беларуси.
