«Комсомолка» расспросила литератора, как он реагирует на демотиваторы со своей фамилией, почему считает лицемерием патриотизм в стиле Купалы и Короткевича и по какой причине не отдал бы 10 евро, чтобы послушать собственную книгу.
Недавно Виктор более трех часов подписывал минчанам свой новый роман «Ноч», а теперь активно ездит с презентациями в областные города.
«ЧАСТЬ НЕ МОЖЕТ ЧИТАТЬ ПО-БЕЛОРУССКИ, ЧАСТЬ НЕ ХОЧЕТ ПО-РУССКИ – ЧИТАТЕЛЬСКАЯ ВОЙНА»– Виктор, а вы стояли бы в очереди за книгой и автографом автора три с лишним часа?
– Я много путешествую, и книги обычно скачиваю. Если что-то впечатляет, покупаю бумажную версию на память. Так поступил бы со своей «Ноччу» – мне этот роман наверняка понравился бы. Правда, до сих пор не понимаю, почему столько людей пришло на автограф-сессию в Минске – больше, чем на такую же встречу по поводу другого моего романа «Озеро радости». Но он вышел после суперуспешной «Мовы», чей тираж допечатывался трижды. Что теперь сработало? Может, рост внимания к книге? Тот же Андрусь Горват с его «Радзівам Прудок» – не просто гений. Он пришел на литературное поле, когда оно стало оживать.
Очередь за автографом Мартиновича растянулась вдоль магазина, который пришлось закрыть почти на три часа позже.
– Но в нашем обществе литература все-таки не на первых ролях. Неужто для реального интереса к книге надо столкнуться с безысходностью, как в «Ночы», где мир остался без электронной коммуникации?
– Если общество середины ХХ века погрузилось в скуку, то у нас, людей XXI века, нет времени. А значит, книги некогда читать. Да, «Ноч» о том, что время и человечность людям может вернуть техногенная катастрофа. Но в жизни, думаю, все случится естественно. Сейчас засилье визуальности (то же повальное увлечение Instagram), но в истории не раз бывало, когда люди начинали читать, если картинки доставали. В какой-то момент гаджеты утомят. Например, после 10-миллионного пациента, которому удалят в 30 лет хрусталик глаза из-за катаракты, которая развилась от залипания в экран смартфона.
– Поэтому читателей «Ночы» вы от электронной версии и избавили?
– Хотел начать с бумажного релиза. Хотя книги подходят к концу – первую неделю мы продали 1300 экземпляров в бумажной обложке и все, что было в твердой. И я не уверен, что стоит ждать допечатки, как с прежними романами. Так что в ноябре книга уйдет в сеть. На складе осталось 700 «Начэй», так что электронный релиз будет через 2 недели. Но для меня важнее, что «Ноч» не выходила одновременно на русском и белорусском, как мои прошлые романы.
За автографом Мартиновича в связи с выходом романа "Ноч" пришло несколько сотен человек. Фото: Алена Ляшкевич
– Наверняка ваши критики заявят, что Мартинович заигрывает с двумя языками.
– В случае со своими романами «Сфагнум», «Мова» или «Озеро Радости» я старался расширить аудиторию. Но я от этого балансирования устал. Я пишу и по-русски, и по-белорусски. Но часть людей не может читать по-белорусски, а иные принципиально не читают по-русски. Тут не раскол, а читательская война! Надо склеивать эти две Беларуси, черт возьми. Потому я развожу белорусский и российский релизы «Ночы» (хотя перевод есть, как и предложения от российских издательств) на полгода-год, чтобы все, кто готов читать по-белорусски, прочли «Ноч» в оригинале. В эту версию я сильно вложился.
– Не припомню такой ситуации, как сложилась с «Ноччу»: книга не успела выйти, как в соцсетях началось жесткое обсуждение – язык романа сравнили с электронным переводчиком, упрекнули в переборе фэнтези и экшна...
– Хейтеры (люди, ненавидящие кого-либо. – Ред.) нужны, и я слежу за хейтингом в соцсетях. Но хорошо, если речь о тех, от кого ты чему-то учишься. Большинство же просто захлебывается в своей ненависти – при этом ничего относящегося к тексту не звучит. Я не знаю, почему так получилось именно с «Ноччу». Но меня сейчас по-детски обзывают, видел я и демотиваторы, где изображены фекалии рядом с моей фамилией. Как по мне, все это – стремление хайпануть. Мне кажется, они пытаются быть похожими на BadComedian, который от души молотит на YouTube русские киноновинки, но как в случае с любой подделкой, ни умом, ни юмором до BadComedian наши «хайперы» не дотягивают, их шутки – это уровень детского сада. Ясли, правда!
Встречи с читателями на Западе у Виктора Мартиновича проходят при немалом стечении публики. Фото: Личный архив
Особенно смешно читать, что «Ноч» – это массовая литература. Будь это так, я писал бы только на русском и издавался в Москве. Для «Ночы» я ставил задачу примерно такую же, как и с романом «Мова»: создать нечто новое не в Беларуси, а в принципе – сюжет, героя, текст, который можно продать в Европу, потому что там подобного нет. И для меня лучшей похвалой было письмо от моего немецкого литературного агента Томаса Видлинга. Он написал внутреннюю рецензию на «Ноч», сравнив ее с Мураками, отметив философские уровни. Но буду ждать, как всегда, и настоящую белорусскую критику.
«БЕЛОРУССКОМУ ЯЗЫКУ НУЖНА РЕВИЗИЯ, А РОМАНУ – ПОМЕНЬШЕ СОПЛЕЙ»– О главном герое – Книгары – в «Ночы» говорят, что это – вы сами.
– Я не похож на Книгара: я не настолько добродетелен, как он. А еще ненавижу собак и люблю кошек, так что львиная доля шуток о котах в романе писалась с фигой в кармане. (Мне кажется, человек, который любит себя, заводит собаку, а тот, кто готов любить кого-то еще, – кошку, ведь она никогда не будет любить тебя.) Наверное, я не смог бы пройти тот путь, который прошел Книгар – страх во мне куда больше, чем страх персонажа. Зато он первый из моих героев, который мне симпатичен. Так что это не я, не мое альтер-эго, как и девочка Яся в «Озере радости», пацаны-гопники в «Сфагнуме» или змагары в «Мове». Ну не могу я быть одновременно всеми своими героями! Та же Яся – вообще не герой. Она постоянно страдает, как и все белорусы. Ее жизнь мотает в тех ситуациях, когда надо было разозлиться и повести себя по-другому. Единственный раз она делает шаг в духе Книгара, уходя от распределения, но дальше просто плывет по течению.
В Беларуси недавно снимали эпизоды для фильма по роману «Озеро радости» (на фото – Виктор с исполнительницей роли Яси). Фото: Личный архив
– На примере Книгара вы настаиваете на возвращении в литературу героя как такового.
– Это, черт побери, очень важно. Как правило, у постмодернистов в центре – сопливый интеллектуал, который на поступок не способен. Когда я читаю, например, недавний роман «Шум времени» Джулиана Барнса (о композиторе Дмитрии Шостаковиче – Ред.), я вижу там человека, но не героя. Я человек литературоцентричный, и полагаю, что сегодня у нас нет героев, наша культура настолько негероична, что просто необходимо нарисовать человека, чьими поступками ты восхитился бы. Как у Хемингуэя в «Старике и море». В этом специфика постмодерна, который с героизмом – явления взаимоисключающие. Из постмодернистов только Умберто Эко в «Имени Розы» дал нам условного Адсона в качестве героя.
– В тексте романа есть цитаты из Короткевича, как раз и создававшего белорусский героический миф.
– «Ноч» – это и трибьют Короткевичу. Знаете, почему у нас такой слабый кинематограф? У него очень слабая традиция. А любая гуманитарная деятельность должна основываться на ней. Возрождая интерес к Короткевичу, я хотел напомнить: традиции есть. Еще «Ноч» созвучна классику тем, что в ней есть герой – у Короткевича всегда действовал положительный герой. И история, а не пережевывание соплей на тему внутренних переживаний.
В одной из европейских литературных встреч Виктор Мартинович участвовал вместе с Гюзель Яхниной. Фото: Личный архив
– А язык романа вам видится в русле белорусской литературной традиции?
– С белорусским языком сейчас происходят важные вещи. Я вижу необходимость его ревизии. Вот берем мы «Дзве душы» Максима Горецкого и понимаем: язык книги при всем лексическом совершенстве нуждается в переосмыслении. В наше время, когда белорусский стал феноменом Фейсбука, надо внимательно прислушиваться к употребляемым словам, выражениям, структуре фраз. Это заставляет мое поколение авторов формировать новый стандарт языка 2018 года, а не 1920-х. Скажем, в «ночы» собака называется «сабуляй», «сабачэнцыяй» – я специально искал словоформы, чтобы четко показать: я говорю по-белорусски о собаке в женском роде, хотя по правилам белорусского это слово – мужского рода. Редактор и корректор мои искания правили – дискуссии занимали страницы переписки и часы споров. А я уверен, что в современном белорусском должна быть, по крайней мере, словоформа для «сабакі» в женском роде – на это указывает живая речь.
– Есть в «Ночы» строки: «За сваё жыццё я прызвычаіўся лічыць радзіму стылым, непрыдатным для існавання месцам, засумаваць па якім можна хіба тады, калі патрапіш у пекла». Это уж совсем не наша традиция. Вот у того же Короткевича: «Радзіма, стой, як горды ўцёс. У велічы і журбе...»
– Мне кажется, что патриотизм толка Купалы, Коласа, Брыля, Короткевича, высказанный в стихах или прозе, выглядит сегодня редкостным лицемерием. Хотя бы потому, что родина сегодня – многоуровневое понятие. И рядом с ней обязательно будет автозак на концерте в центре Минска или зачем-то вырубленная в родных Ошмянах целая липовая аллея. А в случае с процитированным Короткевичем, вспомните, каким был Минск в 1970–1980-е, те отношения между людьми и государством. Сейчас родину мы любим иначе, нежели Короткевич.
Книги Мартиновича в Европе легко можно увидеть на стендах, к примеру, с Харуки Мураками. Фото: Личный архив
«ЗА ГРАНИЦЕЙ СЕЛЮСЬ У ВОКЗАЛОВ»– В Европе интерес к творцам из бывшего СССР схлынул в 1990-х. Чем цепляет современный литератор из Беларуси?
– В случае со Светланой Алексиевич причиной успеха является рассказ о том, что связывало всех жителей распавшегося СССР. Нынешнее поколение белорусских писателей говорит именно о Беларуси. Но даже в случае с моим самым успешным на западе романом «Мова» людей цепляла не география. Язык мог быть сербско-хорватским или ирландским, все могло произойти где угодно – цеплял взрывающий мозг сюжет (после передела мира, в Минске, ставшим китайским мегаполисом, начинается охота за «скруткамі” – средством обогащеняя для одних и неприходящей ценностью для других – Ред.). Хотя в «Мове» много белорусского, и я стараюсь использовать интерес к своим текстам, чтобы воспевать страну.
– Ну а что ищут издатели, обращаясь к авторам нашего региона?
– Наверное, многие полагают, что автор продает себя сам, рассылая электронные письма. Но с издателями работают агенты. Например, на днях прошла Франкфуртская книжная ярмарка, где мой агент Томас Видлинг рассказывал о «Ночы». Признаться, я не знаю, что именно он говорит, чтобы со мной сотрудничали.
В спектакле о Франциске Скорине "Кар'ера доктара Рауса" в Республиканском театра белорусской драматургии порой герой предстает, словно образ сошедший с постамента... Фото: Татьяна Матусевич
...Но иногда первопечатник реально удивляет! Фото: Татьяна Матусевич
– Есть ли райдер у писателя в Западной Европе?
– Я прошу селить меня в номер с личной ванной. А когда после выхода романа начинается фестивальная волна, десятки презентаций подряд, то уровень отеля не имеет значение – лишь бы он был у вокзала. Через пару дней марафона с переездами и выступлениями чувствуешь, как важно пройти всего 300 метров и сесть на поезд. Сами литературные чтения в Германии, Швейцарии или Франции отличаются тем, что они платные – вход стоит 10 евро. Книга – 20. А тексты на языке перевода по 30–40 минут читает не автор, а нанятые актеры. Я на такие не ходил бы: зачем терзать людей чтением прозы вслух – лучше дать им книгу, а потом поговорить о ней. А вообще я не понимаю, что заставляет немалое число читателей прийти на презентацию книги автора из Беларуси. Собственно, и наши читатели – та еще загадка. Бывает, презентацию в райцентре отсидит дедушка, а потом спросит, будто ты нечто среднее между председателем райисполкома и завидеологией в Минобразования: «У нас дети в школе курят. Что делать?».
– Можно немного о личном – хотя писатели не самые публичные люди...
– Я женат, люблю свою жену – это все, что важно рассказать. Это написано у меня и в статусе Фейсбука. Я ведь не чиновник, чтобы раскрывать сведения о близких. Наоборот, стараюсь оберегать их – они во многом предопределяют мое творчество.
– Складывается впечатление, что вне литературы вас мало что интересует.
– Я похож на среднестатистического гопника, разве что без пива с чипсами. Люблю кино – и серьезные европейские ленты, и фильмы Джеймса Кэмерона, и сериалы. Из последних – «Табу». Перед этим смотрел «Шерлока», «Игру престолов». Люблю игры на приставках. Смотришь на персонажей GTA5, и осознаешь, сколько было вкачано в них денег, какая квалификация людей, писавших сценарий игры. Даже в кино настолько крутых сценаристов нет.
– Сценарии, пожалуй, – более прибыльный литературный бизнес, чем интеллектуальная проза.
– Тем более, бывают затяжные периоды, когда в жизни что-то не складывается, а издатели месяцами не отвечают. Тогда я беру с полки «Нравственные письма к Луцилию» моего любимого автора Сенеки. Он сказал, что богат не тот, кто много зарабатывает, а тот, кому немного надо. Я не стремлюсь к запредельным заработкам. У меня, условно говоря, есть один пиджак, одно пальто, один плащ. Ем я простую еду, особенно в поездках, хотя страшно люблю поесть. Моя нынешняя жизнь не располагает к долгому сну или комфорту как таковому, но это держит меня живым, в состоянии обостренной работы мозга. В общем, все по Сенеке: не ставь себе задачу, чтобы тело пребывало в роскоши, – это расслабляет ум.
СПРАВКА «КП»Виктор МАРТИНОВИЧ, 41 год. 15 лет работал замредактора в «Белгазете». Автор романов «Паранойя» (2009), «Сцюдзёны вырай» (2011), «Сфагнум» (2013), «Мова» (2014), «Озеро радости» (2016) – все изданы по-белорусски и по-русски, а также «Ноч» (2018). На английском издана «Паранойя», по-немецки – «Паранойя» и «Мова». Виктор – автор книг о Марке Шагале и витебской художественной школе начала ХХ века. По его пьесе в Театре белорусской драматургии идет спектакль «Кар’ера доктара Рауса» о Франциске Скорине. А сейчас в Германии готовится к выходу художественный фильм по «Озеру радости». Награды Мартиновича – белорусская премия «Дэбют» имени Максима Богдановича, диплом от Европейского общества научной фантастики. Женат.
Автор публикации: Сергей Трефилов.
Источник: Комсомольская правда в Беларуси
Читайте также:
