Завтра была война. Навеки девятнадцатилетние, они падали в горячий снег в окопах Сталинграда, были убиты подо Ржевом, поднимались в атаку живые и мертвые, чтобы пойти и вернуться. И зори были там тихие...
Жизни и судьбы складывались у каждого в свою – большую или маленькую – повесть о настоящем человеке...
О долгой адовой работе на войне, увенчанной Победой, написаны великие книги и сняты великие фильмы. Но есть одна главная книга – семейной памяти, там каждый из нас автор. Сегодня ее страницы заполняют писатели, книги которых попали в длинный список XII сезона главной литературной премии России "Большая книга".
Маму не взяли в партизаны
Ксения Драгунская:
– Мой отец был в Московском ополчении осенью 1941 года. Об этом он написал повесть "Он упал на траву". Там в самом конце герой приходит в МК комсомола, чтобы записаться в партизанский отряд, и видит девочку в красных лыжных штанах. Девочка печалится, что ее не берут в партизаны по малолетству. Эта девочка – моя мама, Алла Семичастнова-Драгунская. Вот она, на фотографии с подругой, улыбается. В партизаны маму не взяли, но в конце 41-го ей все же удалось попасть машинисткой в штаб Волховского фронта. Она целый год перепечатывала и обрабатывала сводки и донесения.
После войны мама училась во ВГИКе в мастерской Сергея Герасимова, а потом еще и в инязе, и многих школьников и студентов обучила английскому языку. Когда я была маленькая, на Девятое мая мама водила меня к Большому театру. Цвели яблони, люди с медалями на платьях и пиджаках пели песни, танцевали под аккордеон, обнимались, плакали, пили вино. Я никогда не забуду это.
У меня есть дом в деревне, недалеко от Великих Лук. Там были страшные бои. Напитанная кровью бойцов земля, за которую погибали, теперь обезлюдела и глядит сиротой, деревни брошены, хозяйства убиты, поля зарастают деревцами. Это ужасно. Нет нам за это прощенья.
Алла Семичастнова-Драгунская (слева) с подругой Т. Морозовой. Волховский фронт. 1942 г.
Три похоронки по ошибке
Борис Евсеев:
– Первое, что узнал о войне, – назвали меня в честь погибшего дяди, Бориса Ивановича Евсеева. После третьего курса он, студент Московского института советской кооперативной торговли (большой поклонник Чаянова), ушел на фронт добровольцем, стал стрелком-радистом. Тяжелый бомбардировщик ТБ-3, на котором он летал, был атакован, сбит, рухнул в море и затонул в районе Анапы 11 июля 1943 года.
Отец в начале войны служил на железной дороге, в июне 43-го тоже ушел добровольцем. Артиллерист-разведчик, старший сержант, командир отделения разведки при штабе артиллерии 346-й ордена Красного Знамени Дебальцевской пехотной дивизии 51-й армии, – вот его боевой путь.
5 ноября 1943 года, во время форсирования Сиваша был контужен и ранен в обе ноги, чудом остался жив – смог выбраться на сушу – получил за эту операцию медаль "За отвагу". После Победы продолжил службу в немецком городке Гросенхайн, близ Лейпцига, где и встретился со своим младшим братом, летчиком, которого долгое время считал погибшим. Так произошло потому, что штурмовик Ил-2, пилотируемый лейтенантом Виктором Евсеевым, был сбит над территорией Польши, занятой немцами. Поляк-крестьянин две недели прятал раненого в лесу, в брошенной медвежьей яме, под корнем дерева. Вскоре удалось перейти линию фронта. У себя в части вместо благодарности за подвиг попал в руки Особого отдела, не слишком обрадовавшегося его возвращению. Мытарили больше месяца. По личному приказу командира корпуса был полностью оправдан в своих действиях и позже награжден несколькими боевыми орденами.
Стоит упомянуть: бабушка моя, Елена Ивановна, получила в течение полугода похоронки на всех четверых: на мужа (дед, Иван Иннокентьевич, тоже воевал) и троих сыновей. Но лишь одна похоронка оказалась правдой, остальные – ошибкой.
Смерть – не всегда смерть. Родные мои ее побеждали, и не раз.
Братья Тимофей и Виктор Евсеевы, отец и дядя писателя, встретились недалеко от Лейпцига уже после Победы.
В парадном кителе – не в город, а на дачу
Владимир Кравченко:
– Мой отец, Кравченко Федор Петрович, родился 22 июня 1921 года, в день его 20-летия началась война. День рождения отметил бутылкой пива на студенческие копейки, и отправился в военкомат. В Красной Армии с июля 41-го. Связист, радист, разведчик. Тяжело ранен, перенес контузию. Оба раза его спасли при отступлении: "морская пехота раненых всегда выносила". Был списан, но вернулся в часть, командовал зарядной базой для зарядки аккумуляторов, полученной по ленд-лизу. Подростком я ходил с ним на встречи однополчан. Пока они курили на балконе, сравнивал ревниво: у дяди Вити и дяди Саши отметин больше, зато у отца тяжелая контузия, долго лежал без сознания. Подвыпив, они расспрашивали нас о школе, о драках... Волна тепла и неуклюжей нежности, исходящая от больших, изуродованных войной мужиков, запомнилась на всю жизнь. Мы были поколением первенцев, родившихся от победителей в великой войне.
Отец объяснял, что такое землянка с бревенчатым накатом: "Как для тебя шоколадка – так для нас были три, четыре, а лучше шесть накатов". Странное сравнение конфеты с фронтовым блиндажом... Он освобождал Ленинград из блокады, дошел до Берлина, с армией Конева броском брал Прагу. Демобилизовался в чине старшего лейтенанта в 50-х. Незадолго до смерти ему присвоили майора запаса, чем он гордился, меняя погоны (уже не звездочки!) на своем парадном кителе, который надевал раз в году, на 9 мая, для поездки с сыновьями и внучкой на дачный участок – не в город, который освобождал и в котором участились нападения нацистов на стариков-ветеранов. Крестьянский парень из поволжского села, похороненный на львовском кладбище. Заказывая портрет на надгробной плите, мы не стали выбивать ордена, чтоб могилу не осквернили. Обтянутый хрустящей портупеей великан в мундире с золотыми погонами, грудь в боевых наградах: таким я увидел его в детстве и влюблен навсегда в этот образ, над которым ничто не властно – ни время, ни возраст.
Отец Владимира Кравченко Федор Кравченко воевал с июля 1941 года, освобождал Ленинград из блокады, дошел до Берлина.
Дядька заслужил у судьбы награду. Жизнь
Дина Рубина:
– У маминого брата, у моего дядьки Якова, фамилия была знаменито-русская: Жуковский. По семейному преданию, в роду затесалась цыганка, так что в Золотоноше потомкам той жгучей женщины дали такое вот прозвище, – ибо все были "черные, как жуки"... Дядька был настоящим счастливчиком: пропахал всю войну, год считался пропавшим без вести, а закончил ее в Германии командиром артиллерийского расчета легендарных "Катюш", первым вошедшего в Берлин и стрелявшего по Рейхстагу. Имел орден Красной Звезды за освобождение Познани, медали "За отвагу", за Варшаву и за Берлин. Но главной награды, медали Героя, которую командир обещал тому, кто под огнем переплывет Одер и выполнит задание, не получил: реку переплыл, задание выполнил... А вот командира в том бою убило.
У меня и отец, и трое дядьев – все воевали, все при орденах – артиллерист, танкист, сапер. Но почему-то захотелось написать именно о дяде Яше. Как он, не получив высшего советского звания, все-таки заслужил у Судьбы главную награду: жизнь. Вот он на фотографии, еще младший лейтенант, в самом начале войны, между товарищами, погибшими позже. Жгучий такой черноглазый брюнет, Жуковский – фамилия. Везучий, как цыган.
Дядя Дины Рубиной Яков Жуковский (в центре) со своими боевыми товарищами.
Вместо трех лет отслужил целых восемь
Шамиль Идиатуллин:
– Военных фото Летфуллы Идрисова, деда по отцовской линии, нет. Летфулла ушел на фронт в июле 1941-го, в первых же боях пулеметчику Идрисову перебило обе ноги. Ноги удалось спасти. Вернулся домой, подлечился, женился (у моего отца редкий для нашей страны год рождения – 1943), пахал на все село за не вернувшихся мужиков, вырастил 5 детей, про войну рассказывал пару раз: "Кругом встают и с поднятыми руками к немцам, а я плачу и дальше стреляю".
На фото – Нурмухамет Исмагилов, мамин отец. Его призвали на срочную службу в 1938-м, вместо трех лет получилось восемь: началась Финская, потом Отечественная. Дед оборонял Ленинград, после прорыва блокады был отправлен на Черноморский флот. О войне рассказывал по-разному: про Балтику и Ленинград скупо, про черноморскую службу. Дед умер, когда мне был год.
Летфулла дал детям фамилию в честь своего отца Идиятуллы. Нурмухамет в некоторых документах проходил как Измайлов. Одни мои книги подписаны Идиатуллиным, другие – Измайловым. Люблю, горжусь, помню.
После прорыва ленинградской блокады краснофлотец Нурмухамет Исмагилов был отправлен на Черноморский флот.
Просто "родился в рубашке"
Виктория Лебедева:
– Братья моей бабушки по маме были кадровыми военными. Старший, Николай Тимофеевич Масленников, служил во флоте, младший, Григорий Тимофеевич, в авиации. Николай, подводник, погиб в 1942 году в Севастополе. Совершенно нелепо, как часто на войне, – бомба угодила в офицерскую столовую. Григорий был начальником связи в дивизии Покрышкина, с которым сохранил дружбу на всю жизнь.
Дядя Гриша прошел войну без единой царапины. "Родился в рубашке", – говорили в семье. А бабушка всегда уточняла, что тельце младшего брата при рождении действительно покрывала прозрачная тонкая пленочка (она представлялась мне чем-то вроде целлофана). Мы верили, что эта "рубашка" и защитила дядю Гришу – по его рассказам, ему и правда сказочно везло.
После войны он жил в Кисловодске, умер в восьмидесятых, когда ему было 78 лет. Пока позволяло здоровье, каждую весну приезжал в Москву, на встречи с однополчанами в сквере у Большого театра.
Николай и Григорий Масленниковы были кадровыми офицерами. Николай, служивший во флоте, погиб. Григорий, служивший в авиации, прошел всю войну без единой царапины.
Источник: Российская газета
