220 лет назад, 6 июня 1799 г., Москва была убрана праздничной иллюминацией. Во всех храмах города звонили колокола. На вопросы обывателей: «с чего бы всё это?» − отвечали, что повод важный − отмечают рождение Марии, внучки императора Павла I.
Однако сейчас, по прошест¬вии двух с лишним веков, мы понимаем, что настоящим виновником торжества тогда следовало назвать совсем другого человека. Пока безымянного − с именем Александр его окрестят в Елоховском соборе только через 12 дней. А вот фамилия уже была известна − Пушкин.В силе и славе она и по сей день − с ней знакомы даже не умеющие читать малыши. Но у этой повсеместной известности есть оборотная сторона − возникает иллюзия, что мы знаем о Пушкине если не всё, то почти всё. К сожалению, это именно иллюзия. Простой вопрос: «Какое у Пушкина было детство?» − может поставить в тупик. Вспомнят разве что няню Арину Родионовну. Потом − сразу лицей. Ни отца, ни матери, ни игр, ни детства как такового. Что вроде как подтверждается словами главного авторитета по Пушкину Юрия Лотмана: «Когда в дальнейшем Пушкин хотел оглянуться на начало своей жизни, он неизменно вспоминал только лицей − детство он вычеркнул из своей жизни... Из домашнего обучения Пушкин вынес лишь прекрасное знание французского языка».
Падение канона
Резкость в суждениях может выйти боком даже признанному авторитету. 12-летнего Сашу Пушкина не приняли бы в лицей только за умение изъясняться по-французски − отсев был жёсткий. Между тем на вступительных испытаниях он показал вот такие результаты: «В грамматическом познании языков: российского − «очень хорошо», французского − «хорошо», немецкого − «не учился». В арифметике − «знает до тройного правила», в познании общих свойств тел (физика) − «хорошо», в начальных основаниях географии − «имеет сведения».
Заметим: французский язык лишь на втором месте. А русский − на первом, это вообще самая лучшая оценка. То есть с его знаниями всё ровным счётом наоборот, не так, как утверждал Лотман. Может, и в остальном всё не так, как мы привыкли думать? Может, детство у «нашего всего» всё-таки было? Но почему тогда он его «вычеркнул из своей жизни»?
А он и не вычёркивал. Просто не хотел об этом говорить, объяснив причины в письме своему другу Петру Вяземскому: «Толпа жадно читает исповеди, записки, потому что в подлости своей радуется унижению высокого... Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врёте, подлецы: он и мал и мерзок − не так, как вы − иначе. Писать свои мемуары заманчиво и приятно. Предмет неистощимый. Но трудно».
Няня, но не та?
Письмо это написано в 1825 г. А 5 лет спустя Пушкин всё же находит в себе силы приняться за детские воспоминания. И составляет план произведения − «Первую программу записок». Там находится место и отцу, и матери, и бабушке. Там упоминаются и первые младенческие впечатления, и няня, и даже «нестерпимое состояние». Это, скорее всего, воспоминание о гувернёре Русло.
По воспоминаниям сестры Пушкина Ольги, её маленький брат написал поэму и показал её начало гувернёру. «Русло, имея сам претензию писать стихи не хуже Корнеля и Расина, довёл Пушкина до слёз, осмеяв безжалостно всякое слово этого четырёхстишия... Оскорблённый ребёнок разорвал и бросил в печку стихи свои...»
Возможно, в пушкинских мемуарах нашлись бы добрые слова и о том, кто за ним ходил с 5 лет, − о «дядьке» Никите Козлове. Сказитель уровня Арины Родионовны, грамотный мужик, в некотором роде даже коллега Пушкина − автор баллады о Еруслане Лазаревиче. Откуда, собственно, и выросла впоследствии поэма «Руслан и Людмила» − если не вся, то уж бой богатыря с гигантской головой точно.
Выразил бы он благодарность отцу? Наверное, да. Хотя бы за воспитание хорошего вкуса. Это не только чтение детям пьес Мольера, что впоследствии даст нам «Каменного гостя» и «Скупого рыцаря». Это и русская литература с историей. Вот что говорил отец Пушкина: «В самом младенчестве он показал большое уважение к писателям. Не имея шести лет, он уже понимал, что Николай Михайлович Карамзин − не то что другие. Одним вечером Ник. Мих. был у меня, сидел долго, во всё время Александр, сидя против него, вслушивался в его разговоры и не спускал с него глаз».
Любимая «мамушка»
Что до бабушки, то Пушкин благодарил её и в стихах, например, в «Наперснице волшебной старины» или в стихотворении «Сон», где называл «мамушкой». Вот как о ней вспоминала московская барыня Елизавета Янькова: «Всем домом заведовала больше старуха Ганнибал, она также больше занималась и детьми: принимала к ним мамзелей и учителей и сама учила. Старший внук её Саша был большой увалень и дикарь... Иногда мы приедем, а он сидит в зале в углу, огорожен кругом стульями: что-нибудь накуролесил и за то оштрафован».
Прекрасному русскому языку Пушкин действительно обязан прежде всего ей, своей «мамушке» Марии Ганнибал. А вот «сидит в углу» − это уже по части матери, Надежды Осиповны. Именно она наказывала будущего поэта. Часто за нежелание гулять и вообще ходить пешком − Саша был полным, рыхлым и неповоротливым. Наказания, надо сказать, пошли впрок − потом Пушкин не просто полюбил ходить, а проделывал до 30 вёрст за день. При ходьбе сочинял стихи. По пути из Михайловского в Тригорское, например. Об этом говорил крестьянин, которому довелось стать свидетелем такого случая: «Раз это иду я по дороге в Михайловское, а он мне навстречу. Остановился вдруг, словно столбняк на него нашёл, ажно я испугался и смотрю: он вдруг почал так громко разговаривать промеж себя на разные голоса да руками всё так разводит, − совсем как тронувшийся». В Михайловском Пушкин сочинил более ста вещей, среди которых и «Я помню чудное мгновенье». Кто знает, может, именно здесь дало результат воспитание матери?
Источник: Аргументы и факты