Книга «Уладзімір Дубоўка. Ён і пра яго» стоит того, чтобы рассуждать о ней подробно и неторопливо, а не только строками газетной статьи.
Самая большая беда нашей критики – простоговорение, когда произведение и авторский замысел исчезают в прямом оценочном суждении или пересказе... Между тем самое интересное всегда в деталях, подробностях, в атмосфере, которая влияет на впечатлительного читателя иногда сильнее, чем гладко сотканный сюжет... Книга «Уладзімір Дубоўка. Ён і пра яго» стоит того, чтобы рассуждать о ней подробно и неторопливо, а не только строками газетной статьи.
Прежде чем начинать разговор об этой необычной для нашей литературы книге, следует уточнить ее жанр. Ведь это тот редкий случай, когда точное определение жанра имеет принципиальное значение для понимания авторского замысла. В данном случае, как следует из аннотации, мы имеем дело с «дакументальнай біяграфіяй паэта, якая складаецца з аўтабіяграфічнай прозы, успамінаў сучаснікаў, лістоў, архіўных дакументаў, пададзеных у храналагічнай паслядоўнасці» . Но потребуется немного внимания, чтобы разобраться в степени документальности издания.
При первом знакомстве с книгой возникает желание сказать, что она вобрала в себя всю жизнь Дубовки – от фотографий до воспоминаний людей, которые были знакомы с поэтом в ссылке. Действительно, на данный момент это самое полное и многостороннее отражение его биографии. Но такая плотность и всеохватность материала достигается за счет того, что в книге представлены не совсем документы, а выдержки из них. Нет здесь и рецензий на произведения поэта. Между тем они могли бы объяснить отношения между ним и тогдашней критикой. Обращает на себя внимание и странная лаконичность в некоторых ссылках, особенно в тех случаях, когда упомянутые в ссылках, с публичным осуждением которых выступал Дубовка, в скором времени были осуждены по различным статьям (публицист и писатель Леонид Совёнок, лингвисты Николай Байков и Степан Некрашевич, поэт и переводчик Никифор Чернушкевич). Однако в данном случае такая подача материала – это скорее не недостаток книги, а признак жанра и проявление принципиальной творческой позиции ее автора.
Да, да, у книги есть автор, хотя его имени нет на обложке, а на титуле имя указано как имя составительницы, автора предисловия и комментатора. Однако у нас есть все основания, чтобы рассматривать Анну Северинец именно как автора нон-фикшн произведения, и мнение это основывается на том, что исследовательница не просто связывает документы жизни поэта соответственно линии его судьбы, а выстраивает художественный образ своего героя и его времени.
Очевидно, необходимость в объяснении жанра «Уладзімір Дубоўка. Ён і пра яго» чувствует и сама создательница книги, так как уже с первых страниц упоминает ... Пушкина. Такое частое и как будто непонятное упоминание российского поэта объясняется, когда автор называет книгу, на которую она ориентировалась, создавая жизнеописание Дубовки, – «Пушкин в жизни» Викентия Вересаева, и выражает желание восстановить литературоведческую «традицию, которую начал Викентий Верасаев»
Именно со слов «Ты – Пушкін, я перад табой толькі Дзяржавін» , которые якобы сказал Владимиру Дубовке Янка Купала, начинается книга. Эти слова будут упоминаться еще не один раз, однако реального подтверждения тому, что Купала так думал, а не подшучивал над молодым самовлюбленным поэтом, все же нет. И вообще неизвестно, были ли они сказаны... Благодаря тому, что в книге пересекаются самые разные документы, читатель имеет возможность понаблюдать, как перекручивал Дубовка даже самые простые события своей жизни, создавая мифы о себе буквально из ничего.
Иногда в его автобиографических рассказах столько деталей и убедительности, что непроизвольно веришь и становишься на его сторону, и только позже логика подсказывает, что все могло выглядеть немного не так для тех, кто был рядом с поэтом. С самого начала приняв Дубовку как непорочного героя – «нового Пушкина», – с трудом понимаешь, что многие его оценки коллег продиктованы элементарной профессиональной завистью, причем проще назвать тех, кого Дубовка любил (например, Кузьму Чорного), чем составлять длинный ряд тех, кого он не любил.
Эмоциональные читатели могут быть шокированы тем, что этот «герой на белом коне» мог быть причастен к травле Николая Байкова, которого, по свидетельству Евхима Кипеля, в то время «очень травили за то, что высказался против Маркса» (с. 101). Очевидно, перегибает Дубовка и в борьбе против Тишки Гартного, которого не раз выставляет по сравнению с собой полным идиотом, бездарью и злодеем, хотя документы указывают, что сам Тишка Гартный той же монетой Дубовке и не платил (с. 65–67). Некрасиво выглядит история о том, как с подачи Дубовки были исключены из «Молодняка» три человека из русской секции, причем «был использован какой-то случайный повод», а когда исключенных все же восстановили, Дубовка заявил, что уходит из организации, так как «бросил писать». Аналогичное интриганство, которое должно было иметь очень неприятные последствия, можно наблюдать и в отношении члена «Молодняка» Никифора Чернушевича, о котором Дубовка рассказывал «по секрету», что тот «не удовлетворен политикой Компартии» . Опять же, непросто читать слова Дубовки о том, что, сражаясь против Некрашевича и Байкова, он подавал доклад в ЦКК ВКП(б), который, по мнению самого поэта, «помог советской общественности разобраться в этом вредном издании» .
Здесь надо отдать должное Анне Северинец: при всем восхищении своим героем она осталась верна истине и не оплошала, раскрыв все карты чужой судьбы, которые имела на руках. Вместе с тем читатель получает возможность наблюдать за духовной эволюцией поэта, который постепенно, медленно и не по своей воле сбрасывает белое пальто и становится поддержкой и опорой каждому, кто в этом нуждается.
Вообще, в книге представлены несколько образов Дубовки, тщательно выстроенных автором. Самоуверенный Дубовка-москвич, серый кардинал белорусского литературного процесса... Арестант и ссыльный, который мужественно борется с превратностями судьбы, проявляя как раз в эти времена природное благородство... Дубовка-хозяин, способный построить новую жизнь буквально из пустоты... Сибирский Антей, который берет силу от земли и выводит новые сорта растений... Дед Мороз, который кормит детвору конфетами и живет заботами о тяжелобольной жене…
И здесь хочется сделать отступление... Несмотря на то, что издание посвящено Дубовке и концентрируется на его личности, настоящим рыцарем без страха и упрека выглядит в книге как раз жена поэта Мария. Ни один документ, ни одно письмо, ни одно свидетельство не дает сомнения в том, что именно эта женщина – образец благородства, ума, женственности! В чем-то ее судьба более трагична, чем судьба самого поэта.
Все же Владимир Дубовка был прирожденным лидером, человеком могучего телосложения и сильный духом, способным приспосабливаться к самым диким, нечеловеческим условиям. Даже в ссылке он находил себе дело и занятие благодаря практичности и отсутствию страха перед любой работой. Мария предстает человеком абсолютно другого характера. И если то, что переживал Дубовка, читатель воспринимает как факт биографии поэта, все же то, что происходит с Марией, воспринимается на другом эмоциональном уровне, так как легко ассоциировать себя с этой изящной маленькой женщиной.
Романтическая мечтательница, лишенная хозяйственности (и неоднократно осужденная за это родственниками Дубовки), у нас на глазах превращается в человека, который следует за мужем, как Орфей за Эвридикой, в земной ад. Причем идет без слез, вопросов, обсуждений... С ребенком, чемоданами и противнями, которые всучили ей заботливые родственники сверху неподъемных тюков с вещами, чтобы кормила мужа. Она будет спускаться за ним в ад каждый раз, так как у самого Дубовки и мысли не было, что может быть как-то по-другому. Невозможно читать без слез о том, как скрывала она от больного поэта факт смерти родного сына, а в ответ получала письма, где трудно отыскать слова «родная», «дорогая», «любимая»... И хотя в конце книги у читателя нет сомнений, что Дубовка по-своему был привязан к жене – преданный если не сердцем, то умом, – его холодность и непоколебимость в некоторых вопросах выглядит как жестокость.
Принципиальная ставка на личностное в подаче материала как раз и выделяет книгу среди других публикаций о Владимире Дубовке. Первая полная публикация документов о Дубовке из фондов научной библиотеки Академии наук Беларуси, сделанная Владимиром Михнюком в журнале «Полымя» (1996), была настоящим откровением для конца прошлого века. Но книга Анны Северинец – нечто большее, чем сборник документов и свидетельств. Это высокая литература, которая заставляет задуматься над вопросами, о которых мы иногда забываем в круговороте жизни. Например, о том, предопределяем ли мы свою судьбу своими поступками... О том, чем платят люди за свою красоту и талант. О том, что каждому отмеряно испытаний ровно столько, сколько дается жизненной силы... Судьба Дубовки, сопоставимая по характеру событий с жизнью героев античных мифов, – прекрасная почва для подобных размышлений.
«Уладзімір Дубоўка. Ён і пра яго» – тот редкий случай в белорусской литературе, когда читатель получает и знания, и эмоции, и возможность присоединиться к поискам новых фактов о поэте, чья судьба никого не оставит равнодушным.
Автор публикации: Анна Кислицына.
Источник: газета «Звязда»
Перевод с белорусского Натальи Циплаковой, ведущего библиотекаря интернет-портала Национальной библиотеки Беларуси.
Анна Северинец: «Поэзия Дубовки гармоничная, как музыка Моцарта»
Читайте также:
- Расстрелянные литераторы. Михась Зарецкий, произведениями которого энкаведисты сначала зачитывались, а затем пытали и убили его
- Расстрелянные литераторы. Тодор Кляшторный
- Литературный прорыв, или Все ли классики на своих местах
- «Страчаныя абліччы»
- Нерасстрелянная поэзия: Юлий Таубин
- Нерасстраляная паэзія (афиша)
