Сергей Владимирович Михалков был истинным помещиком. Свой дом и усадьбу на Николиной Горе – как и весь быт – обустраивал на широкую ногу. Впрочем, чудил он также по-барски...
Его последними словами были: «Ну ладно. Хватит мне».
Но сперва была ещё целая жизнь.
Здание на Поварской, раньше Воровского (то, что на углу с Садовым кольцом), в котором жил детский поэт, басносписец и автор гимна Сергей Михалков, раньше в народе назывался «домом писателей». Сейчас вряд ли так называют. Времена другие, писатели тоже. Про Сергея Михалкова, возможно, молодёжь и не знает. Только про Никиту Сергеевича. А он, Михалков-старший, – был. И жил здесь. В этом странном доме, который состоит как бы из трёх домов: здания XIX века, доходного дома начала XX века и даже конструктивистского строения 20-х годов. Вот так всё слилось. Три времени. Три эпохи. Три разных застывших массива архитектурного музыкального воздуха.
В этом есть что-то символическое.
Изначально это, конечно, были разные дома. Но была затеяна реконструкция площади Восстания (теперь Кудринская площадь), и план градостроителей всё изменил. Объединили всё одним фасадом. Поэтому и нумерация подъездов и квартир с тех пор странная, вымороченная, нелогичная. Как в питерских домах. Там часто (особенно на Васильевском острове, где нумерация квартир может запутать, а чересчур нервного – разозлить) такое бывает: на табличках может соседствовать, например, квартира 35 и квартира 131. Или 8 и 22. Или на первом этаже – 6 и 40, а на втором – 5, 8 и 13.
Вот и здесь, в Москве, та же чехарда.
Объединённые дома ничего про своё прошлое не забыли, поэтому и путают гостей. А чего они? Ходят и ходят!
…Впрочем, дом путал не только забредших туда посторонних, но и самих жильцов, прочно тут прописанных.
Сергей Михалков в своем рабочем кабинете
Есть одно воспоминание режиссёра Георгия Данелии, он как раз снимал в то время «Я шагаю по Москве»: «Как-то после вечерних съёмок на студийной машине мы с Никитой ехали домой. На съёмках я поливал из шланга асфальт, чтобы в нём отражались фонари, промок и замёрз. По дороге хотел купить водки, но все рестораны и магазины были уже закрыты – 23.15. Сначала завезли Никиту на Воровского. «Никита, вынеси грамм сто водки, – попросил я, – а то простужусь». Самому в такое время заходить в дом и просить водку было уже неприлично. Никита вынес мне от души – полный стакан. А через несколько дней меня встретил его папа – Сергей Владимирович Михалков: «Ты соображаешь, что ты делаешь?! У меня инфаркт мог быть! Лежу, засыпаю – вдруг открывается дверь, на цыпочках входит мой ребёнок, открывает бар, берёт водку, наливает полный стакан и на цыпочках уходит… И я в ужасе: пропал мальчик, по ночам водку стаканами пьёт!»
В 2013 году тут, впрочем, посильнее событие произошло. 16 января снайпер, застреливший криминального авторитета Деда Хасана, вёл огонь с чердака над бывшей квартирой Сергея Михалкова. Дед Хасан осел на грязный снег. Но Михалков умер в 2009 году и этого выстрела не услышал.
В тир, под низенький навес,
Дядя Стёпа еле влез.
– Разрешите обратиться,
Я за выстрелы плачу.
В этот шар и в эту птицу
Я прицелиться хочу!
Оглядев с тревогой тир,
Говорит в ответ кассир:
– Вам придётся на колени,
Дорогой товарищ, встать –
Вы же можете мишени
Без ружья рукой достать!
А въехал Сергей Михалков в этот дом в 1951-м. Уже после того, как написал Гимн Советского Союза: он много тогда наград получил. В частности, и пятикомнатную квартиру. Пять комнат, это ж только подумать!
Первое, что купил туда Михалков, – это книжный шкаф. Шкаф был из красного дерева. Вот такая у него была мечта. А у его сына, Никиты, своя. Маленький будущий прославленный режиссёр раздобыл где-то ножик (перочинный, дешёвый), и однажды Сергей Михалков, зайдя в свой кабинет, увидел, как Никита, высунув язык от усердия, заканчивает вырезать на поверхности шкафа своё имя.
«Ну что мне было тут делать? Дать ему затрещину? Нет, в нашей семье рукоприкладство было абсолютно исключено». Михалков просто подошёл к сыну и сказал:
– Это мой шкаф. И ты должен вырезать на нём не имя «Никита», а имя «Серёжа».
Своё имя Серёжа, впрочем, тоже вырезал. Посмертно. Как бы к нему ни относиться, но он уже вписан в историю. Недалеко от дома, где он жил, стоит памятник. На церемонию открытия приезжал Путин. Был любимцем – остался любимцем. Всё справедливо.
Но мне интересно, что было до всего этого прежде. Чьи великие ножки ступали по этой улице? Чьи призрачные дома теснились и высились?
Удивительное дело: оказывается, тут раньше жил Огарёв. Конечно, он жил в прежнем, теперь уже навсегда стёртом с карты Москвы доме. Но именно в этом, ныне призрачном доме он снимал квартиру у владелицы Н.Н. Перской. Студент университета Огарёв именно сюда приходил и заваливался на свой одинокий диван.
Не на нём ли он переживал о заведённом на него деле «О пении пасквильных стихов»? В августе 1834-го в пении этих стихов о царе обвинялась группа студентов Московского университета, как раз с ним, с Огарёвым, знакомых. «Огарёва обвиняли в том, что он при этом присутствовал». Была даже образована следственная комиссия. Обвиняемых студентов приводили на допросы, ответы записывал писарь и давал на подпись допрашиваемому. Герцен не участвовал в вечеринке, где всё это происходило, и «попал под следствие потому, что в бумагах Огарёва были обнаружены его письма с рассуждениями о политике, истории, о социалистических идеях». Власти стали подозревать, что Герцен и Огарёв являются членами тайного политического кружка. На допросах от Огарёва и Герцена требовали пояснить те или иные подозрительные места из писем, изложить свои взгляды.
В общем, было отчего занервничать.
Но того дома давно нет, так что смахнём его, как паутину. Вернёмся к дому Михалкова. Михалкова никогда ни в чём никто не подозревал.
Мне интересно, как был обустроен его дом? (Понятно, что меня туда никто не пустит, да и нет уже той квартиры в том виде, когда он там жил.) Но я рассматриваю одну фотографию. Вижу – обычная крашенная белой краской дверь, письменный стол, на нём лампа (с козырьком, как у Дяди Стёпы), сам Михалков вполоборота, четырёхъящичный комод, книжные полки, взгляд опять возвращается на стол: там листы, на столе пишмашинка.
Что он пишет на ней?
Ну уж точно не гимн. Гимн он давно написал.
Это, кстати, интересно. И что мы точно знаем, писал он его не в этой квартире.
«…А как писать гимн? Я говорю: «Сначала надо посмотреть в энциклопедический словарь, что такое гимн. Взяли словарь, посмотрели, подумали, кто из композиторов может написать; решили, что надо попробовать написать слова на музыку Александрова. Партийный гимн был со словами Лебедева-Кумача. Мы взяли этот стихотворный размер, сделали так, что первый куплет целиком ложился на музыку Александрова. А сколько должно быть строчек? Я говорю: «Гимн – это торжественная песнь в честь страны. Она короткая, и надо сделать два куплета с припевом». А какое содержание? Мы подошли к вопросу грамотно. Надо взять Конституцию и постараться, чтобы содержание было отражено в Государственном гимне. Сели, поработали, сочинили, я писал стихи, а Регистан редактировал. Он стихов не писал, но мы подписались: «Сергей Михалков и Эль-Регистан». И послали Шостаковичу, а потом уехали в Действующую армию. Когда мы приехали в Москву опять, то узнали, что Шостакович написал музыку на наши слова и участвует в конкурсе. Конкурс этот проходил каждую неделю в один и тот же день в Бетховенском зале Большого театра. Приезжала комиссия во главе с Ворошиловым, приходили композиторы и поэты, и каждый раз комиссия выходила и говорила присутствующим: «Всё хорошо, замечательно, но надо ещё доработать». Мы опять уехали в Действующую армию. Когда мы приехали, то наш начальник, полковой комиссар Василий Петрович Московский, говорит: «Где вы так долго задержались? Вас ждут в Кремле. Вас вызывает Ворошилов».
И вот они входят к Ворошилову. Ворошилов очень доброжелательно усаживает их за стол и говорит: «Вот что, товарищи: вы очень не зазнавайтесь, но товарищ Сталин обратил внимание на ваши слова, и с вами будем работать, а с остальными – нет». Он показал им экземпляр с первым куплетом. Там у них было написано:
Свободных республик союз благородный
Сплотила навеки Великая Русь.
Да здравствует созданный волей народной
Единый, могучий Советский Союз.
И с правой стороны на этом листе были две пометки Сталина: «Союз благородный» – он написал: «Ваше благородие?», а на второй странице было написано: «Народная воля», это была организация. Михалков правит, отсылают обратно Ворошилову. На одной из встреч Сталин сказал: «А вот музыка Александрова не подходит к вашим словам?» Авторы на это браво отвечают: «Подходит!» Потому что они изначально взяли этот стихотворный размер.
Благодаря этой истории возник миф, что Михалков со Сталиным на короткой ноге. Но это, разумеется, было не так. Сталина все боялись, и ни о каких коротких отношениях и речи быть не могло. Михалков рассказывал внукам, что каждая встреча с ним (а их было всего семь – на них и обсуждался текст гимна) была большим стрессом. И когда сын Иосифа Виссарионовича Василий Сталин, который тянулся к творческим людям, приглашал Михалкова выпить к себе на дачу, то тот под разными предлогами отказывался. Водить дружбу с сильными мира сего считал опасным. И правильно делал.
Но бог с ним, со Сталиным. Вернёмся лучше к водке.
На Николиной Горе у Михалкова была дача. В старости он там редко бывал (болезни, немощь), а в зрелые годы – часто.
– Он был настоящим помещиком в истинно русском значении этого слова, – рассказывал Никита Михалков в одном интервью.
А там, где дача и настоящий помещик, там и настойка.
Правда, её уже придумал не сам он, а Пётр Петрович Кончаловский, но Михалкову её привозили. На Николиной Горе и пили, хотя сам Михалков алкоголь почти не употреблял. Настойка так и называлась – «кончаловка».
Изготовлялся этот рубиновый напиток следующим образом: вымытая, просушенная чёрная смородина засыпалась целенькими ягодами в большие бутыли и заливалась водкой, предварительно очищенной. А очищали её так: в бутылки с водкой вливалось по ложке крепчайшего раствора марганцовки. Дня через три сивушные масла оседали на дно чёрными хлопьями. Потом водку осторожно процеживали через вату, и она, кристально чистая, заливалась в бутыль со смородиной. Сахар класть не надо. После очистки «кончаловки» можно выпить сколько угодно – похмелья не будет.
«Крепость остаётся та же, но каков аромат! А цвет! Какой дивный рубиновый цвет!» – восклицали свидетели.
На даче Михалков любил бывать. Деревянный дом, обставленный старинной мебелью из карельской березы, ворчливая изразцовая печка, размеренный русский уклад. С утра варили кофе, поджаривали хлеб, всё это елось и пилось под щебетание канареек.
Настоящий барин. Настоящий даже в принципах обеда: обед подавался в столовой, никаких кастрюль и сковородок. «Всё как в старых, барских домах – суп в супнице с серебряной поварёшкой, второе – на кузнецовском блюде. Все умытые, одетые, весёлые».
Наталья Петровна Кончаловская влюбилась в Николину Гору и жила на даче постоянно
Барин немного чудил. Не любил электричества на даче. Вечерами зажигали керосиновую лампу, сажал какого-нибудь ребёнка (а их много было, семья большая) рядом с собой и играл Моцарта, Баха, пел арии известных опер или читал Пушкина наизусть целыми страницами.
Правда, от старой постройки уже ничего не осталось. Лет десять назад она была сломана, и на её месте Никита Сергеевич воздвиг более современное здание.
Но пока старая дача ещё стоит, периодически возникает картина, как в кино: в дом на Николиной Горе быстрым шагом входит Михалков и тут же, не раздеваясь, в дублёнке или плаще, усаживается на стул рядом с телефоном и начинает кому-то звонить. Внук вспоминает: «Разговоры велись часами – звонил он, звонили ему. Помню, как-то смешно с кем-то поздоровался: «Алло, здорово, чудила! (Здесь звучало немного другое слово.) Ну как поживаешь?» Потом долго-долго что-то обсуждал, хохотал, а прощаясь, сказал: «Ну ладно, Толя, пока».
Телефон у Михалкова постоянно звонил, он же был депутатом Верховного Совета и крайне ответственно относился к своим прямым обязанностям: выбивал квартиры, доставал лекарства, устраивал в больницы.
Есть история из воспоминаний Натальи Аринбасаровой, в то время жены Андрона Кончаловского. О жене известного в то время поэта Михаила Герасимова, Нине Павловне. Цитирую дословно. В 37-м году мужа Нины Павловны арестовали и расстреляли, а её саму сослали в Казахстан. Некогда салонная красавица провела в лагере десять лет, вернувшись оттуда совсем больным человеком. Она заболела бруцеллёзом, этой редкой болезнью заражаются от скота. Ей было всё время холодно, даже летом Нина Павловна часто ходила в шубе.
Герасимова рассказывала Наташе Аринбасаровой, как страшно она жила в лагере, как голодала, как озверевшие женщины насиловали надзирателей. Она показывала девушке свои молодые фотографии, её лицо было восхитительно: мерцающие глаза, маленький аристократический лоб. Когда Нине Павловне удавалось достать в лагере кусочек масла, она мазала им лицо, пытаясь сохранить ускользающую красоту.
Когда через десять лет Нина Павловна вернулась в Москву, все её напуганные родственники отказались от неё. Герасимовой пришлось обратиться за помощью к Наталье Кончаловской, которая была уже замужем за Сергеем Владимировичем Михалковым. Сергей Владимирович, прикрытый бронёй авторства Гимна Советского Союза, выхлопотал для «врага народа» комнатку в коммунальной квартире и маленькую пенсию. Герасимова поселилась недалеко от них в Трубниковском переулке. Наталья Петровна опекала Нину Павловну до самой её смерти – каждый месяц прибавляла денег к мизерной пенсии, отдавала свою одежду, присылала продукты. Иногда благодарная Нина Павловна помогала Михалковым по хозяйству. Закончилась её жизнь очень печально – она выбросилась из окна.
Нельзя воспитывать щенков
Посредством крика и пинков.
Щенок, воспитанный пинком,
Не будет преданным щенком.
Ты после грубого пинка
Попробуй подзови щенка!
Щенков так воспитывать нельзя, людей можно. Весь ХХ век это доказал. Но не будем о грустном.
Фрэнсис Форд Коппола на даче у Михалковых. 1979 год
Подмосковный посёлок Николина Гора – место известное, место-легенда. Что называется «намоленное». Куда ни плюнь – попадёшь в историю. Профессора, академики, известные врачи, журналисты, актёры, художники. Первые дачи там появились в 1926 году, а сами Михалковы – только в 1949-м. Это была радость, дача всегда радость. Наталья Кончаловская и Сергей Владимирович приступили к обустройству. Дача была построена, сад был уже – там росли вишни, сливы, яблони. Вообще, Сергей Владимирович был больше городской человек по своему складу, но на даче появлялся часто. Наталья же Петровна влюбилась в это место и жила здесь постоянно.
Времена меняются, и водораздел времён особенно виден по заборам (забор – это же тоже водораздел: частного и общего). Так вот. Раньше заборы были невысокие, обычные, не в пример нынешним, трёхметровым. И участки были обустроены иначе: раньше на участках стоял максимум один дом, сейчас почти на каждом – по три-четыре особняка. В общем, не узнать старое место.
Но что осталось на даче Михалковых неизменным – так это могила солдата. Эту могилу не тронули ни время, ни строительство, ни мода. Вот она. В дальнем углу сада. Тут похоронен сибирский стрелок лейтенант Сурменев. Он был убит в здешних краях в первый год войны. Тут его и похоронили – завёрнутым в плащ-палатку. Бывший хозяин дома Михалковых, академик Виктор Кулебакин, не стал перезахоранивать его в братской могиле. Не стали и Михалковы. Это место стало для всех местом практически священным.
Когда-то там даже стоял почётный караул. Мальчишеский. Наталья Петровна Кончаловская писала: «Мой семилетний сын Никита, постоянно разглядывая иллюстрации в журнале «Огонёк», решил непременно установить возле нашего памятника почётный караул. И часто днём можно было видеть двух мальцов, Никиту и внука Героя Советского Союза Отто Шмидта – Федю, вытянувшихся в струнку и держащих у плеча самодельные деревянные ружья».
Потом мальчики выросли, почётный караул больше не стоит, а могила – есть.
Здесь же Сергей Михалков заставлял маленького Никиту Сергеевича учить свои стихи.
«А вы знаете, Сергей Владимирович, что моя четырёхлетняя Марина помнит всего «Дядю Стёпу» наизусть!» – сказала однажды соседка по даче. Михалкову было очень приятно. Он вернулся домой и говорит маленькому Никите: «Никита, прочитай-ка мне «Дядю Стёпу». Тут и выяснилось страшное: Никита не помнит наизусть это стихотворение. Случился маленький скандал. Никиту принудительно посадили учить папино произведение.
Куда катится мир? – наверное, думал сочинитель «Дяди Стёпы».
А ещё мальчишки мерились корабликами.
– Пляж на Николиной Горе всегда был излюбленным местом встреч, – рассказывала одна из проживающих тут дам, в то время тоже бывшая девчонкой. – На речке у некоторых членов правительства стояли персональные купальни. В частности, купальня была у министра речного флота СССР Зосимы Шашкова и у маршала Советского Союза, министра обороны СССР, а в те времена пока ещё министра вооружения Дмитрия Устинова. Так вот, сыновья Шашкова, Валерий и Алексей, очень гордились своими корабликами – настоящими моделями крейсеров и кораблей, которые дарили их отцу. Они вытаскивали всё это богатство, расставляли на полу купальни. Никита был смекалистым ребёнком. Передо мной, как перед самой маленькой, он ставил задачу чем-то отвлечь сыновей Шашкова и переманить их на соседнюю устиновскую купальню. А сам в это время, якобы нечаянно, пускал всю флотилию Валеры и Лёши по реке. Корабликов много, а река-то быстрая! Всё расплывается в разные стороны. Братья Шашковы в панике, визжат. Пройдёт дней десять, всё забудется. И опять мы с Никитой на пляже: я отвлекаю, Михалков бросает в воду министерские кораблики.
Такие вот морские бои на одном из берегов реки.
Потом подросли, и морские бои стали фривольней. Андрея Сергеевича в молодые годы однажды даже выселили с Николиной Горы на целое лето: купался голым. Организовал с друзьями в посёлке общество «Долой стыд и позор!», вот и докупался. Старшее поколение возмутилось и выселило Андрея на лето.
Но закончить я хочу не этим.
А вот чем.
Где-то я прочитал, что творческое счастье Сергея Владимировича Михалкова началось с лирической легенды. Дескать, Сергею Михалкову повезло, когда в 23 года он влюбился в девушку из Литинститута Светлану. Он пообещал ей, что напишет стихотворение в её честь и опубликует его в завтрашнем номере «Известий». Обещал потому, что оно уже было написано и стояло в полосе. Он только изменил заголовок: «Колыбельная» на «Светлана». Но и после Светлана не прониклась чувствами к Михалкову. А проникся Сталин. Он прочёл в «Известиях» стихотворение и попросил узнать у автора, не нуждается ли он в какой-нибудь помощи. Дочь Сталина тоже звали Светланой. Похоже на миф о вожде?
Похоже.
Может, с этого момента и началась для Михалкова-старшего счастливая полоса? Квартира, дача, гимн.
Хотя где-то я читал, что смерть Сталина уберегла и самого Михалкова от следствия и тюрьмы. Увидел про это в одной статье. Но даже читать подробней не стал. Он прожил такую жизнь, какую прожил, и хорошо, что умер в своей постели.
Помните, с чего начался этот текст? «Ну ладно. Хватит мне».
27 августа 2009 года Сергей Владимирович умер в больнице от отёка лёгких, в возрасте 96 лет. Его последними словами были: «Ну хватит мне. До свидания». И закрыл глаза.
Автор публикации: Дмитрий Воденников.
Источник: Story.ru
