Страницы из болдинского блокнота.
Это, наверное, происходит с каждым, кто хоть раз побывал в Болдине: мы обречены вечно вспоминать и искать свое Болдино. И мучительно пытаться рассказать о нем близким людям.
Из письма Пушкина жене: «Милый друг мой, я в Болдине.., думал здесь найти от тебя письма и не нашел ни одного. Что с вами? Здорова ли ты?»
Почему же мучительно?.. Болдино – это осенний ветер, хлопнувшая калитка, стрекот кукурузника Ан-2 над рыжими полями, запах картофельной ботвы с огородов. И во всем этом – что-то столь щемящее и ошеломляющее, чего давно с тобой не случалось. Быть может, с отрочества.
Ну и как об этом рассказать?..
Перечитывая в поезде «Повести Белкина», вдруг понял: в этих маленьких повестях – та страна, в которой Пушкин хотел бы жить. Страна, скрепленная не лютыми границами на замке, а кругом семейственности, дружества и любви.
* * *
Первые болдинские звуки: ворчит собака, лениво каркают вороны, осипший петух пробует горло. Именно в такое «ясное, холодное утро (из тех, какими богата наша русская осень) Иван Петрович Берестов выехал прогуляться верхом...»
Днем я добрался до Львовки – усадьбы, построенной сыном Пушкина, а сейчас отданной героям «Повестей Белкина». Самая светлая комната – у Лизы Муромской. В ней главные «экспонаты» – солнце и чуть дрожащие тени.
Вспомнилось блаженное, почти телесное, осязание в детстве любимых литературных героев. Оставишь книгу на столе, убегая к ребятам во двор, и уже там, во дворе, вдруг нестерпимо захочется вернуться в книжку.
Помню, одно время я представлял себе Машу Миронову своей одноклассницей, и до сих пор, перечитывая «Капитанскую дочку», вижу храбрую и милую девочку, сидевшую на второй парте в первом ряду.
***
Настоятель Болдинского храма отец Евгений Качкин служил всенощную – обстоятельно, ровно, без суеты. Свет из окон медленно струился, одаряя иконы цветом спелой малины.
Солнце укатывалось за усадьбу. И, когда я с немногими прихожанами вышел после службы на крыльцо, над Болдином уже расстилалось темно-лиловое небо. Вот-вот на этом покрове вышьет ночь звезды и затихнет село.
* * *
В семь часов вечера Болдино пустеет. Остаются одни мальчишки на скейтах. Они катаются туда-сюда по асфальту мимо лозунга «Болдинцы! Сделаем свое село центром высокой культуры!..»
По дороге в гостиницу заглянул в местный магазин. В бакалейном отделе – обычные кирпичи хлеба, но я будто первый раз услышал этот заманчивый и веселый хлебный дух. Я долго смотрю на полку с хлебом. На половинки здесь не режут, и разум говорит: «Куда тебе такой здоровый кирпич?» А душа говорит: «В самый раз. Хлеб сам себя несет. Сам не съешь, так угостишь кого...»
Пока разум и душа боролись, я просто вдыхал запах болдинского хлеба.
И, конечно, унес теплый живой кирпичик с собой.
***
По дороге в Болдино поэта застал первый снег, дороги развезло, местами ему приходилось менять коляску на сани. Но настроение у Пушкина было прекрасное: он знал, что его ждет свобода и вдохновенный радостный труд. Он даже позволил себе не торопиться и, сделав немалый крюк, заехал в усадьбу к старым друзьям, братьям Языковым. Они, все трое, вышли встречать его в ночных халатах, заспанные и недоумевающие: откуда в симбирской глуши мог взяться Пушкин?
Как раз в эти дни след поднадзорного поэта потеряла полиция и нижегородский губернатор приказал своему полицмейстеру: «Узнать, куда поехал...»
* * *
Вечером над Большим Болдином взошла Большая Медведица. Заглядевшись на звездное небо, какого в городе никогда не увидишь, нечаянно забрел на сельский стадион.
Когда выбрался, услышал рядом с собой ежика. Он семенил, ничуть меня не опасаясь. Его важная походка и сытое пофыркивание говорили: «Живу у Пушкина за пазухой». Так мы прошлись по улице Красной. Потом ежу надоело гулять со мной, он нырнул под штакетник, смешно вильнув своим задком, и скрылся в траве и листьях.
* * *
Утро пасмурное, дождь. Перечитываю «Барышню-крестьянку», которая была написана здесь, в Болдине. «...Если бы слушался я одной своей охоты, то непременно и во всей подробности стал бы описывать свидание молодых людей, возрастающую взаимную склонность и доверчивость, занятия, разговоры...»
Чего же или кого послушался Пушкин, если самого себя не послушался? Почему не пустился в те подробности любви, которых всегда так ждут читатели? Почему для него так важен был покров тайны, который он простирал и над вымышленными героями?..
Счастье невозможно без тайны. Счастье двоих всегда предполагает завесу. Вот почему Пушкина так выводил из себя учиненный над ним надзор, перлюстрация его переписки с женой.
Тайный надзор оскорбляет не только человека, но и саму сокровенность, установленную не людьми, а Богом.
Сейчас эту сокровенность разрушают не жандармы Третьего отделения, а бульварные СМИ, ток-шоу и социальные сети. Человека лишают всего интимного, раздирая тот нежный кокон бытия, который должен хранить нас здесь, на земле.
* * *
Вечером музей дал мне машину, чтобы добраться до станции. Водитель Виктор Иванович оказался человеком удивительной кротости и душевности. Мы проговорили все два часа дороги и расстались как старые знакомые.
У меня было такое чувство, что я простился с Самсоном Выриным.
Болдинская тетрадь
Унылая пора! Очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса –
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса,
В их сенях ветра шум и свежее дыханье,
И мглой волнистою покрыты небеса,
И редкий солнца луч, и первые морозы,
И отдаленные седой зимы угрозы.
Александр Пушкин, 1833 г.
Дословно
Я езжу по большим дорогам, живу по три месяца в степной глуши... – для чего? – Для тебя, женка; чтоб ты была спокойна и блистала себе на здоровье, как прилично в твои лета и с твоею красотою. Побереги же и ты меня...
Александр Пушкин – жене,
6 ноября 1833 года
Дата
185 лет назад, 9 ноября 1833 года, Пушкин покинул Болдино.
Автор публикации: Дмитрий Шеваров.
Источник: Российская газета
