Валентина Карпюк – о знаменитом отце, опасной принципиальности и человеческих ценностях, которые с ней навсегда.
Недавно исполнилась 95 лет со дня рождения писателя, известного гродненца Алексея Карпюка. Корреспондент встретился с его дочерью, заведующей кафедрой психиатрии и наркологии Гродненского государственного медицинского университета Валентиной Карпюк. Разговор шел в квартире многоэтажки, рядом с которой об Алексее Никифоровиче напоминают посаженные им березы. Оказывается, он очень любил садить деревья, называя это «мышечной радостью» после завершения какого-то дела, творческого процесса.
«Отец был безусловным авторитетом»
– Самооценки Алексея Карпюка довольно критические. Мол, из него «положительного героя не выведешь», он «нетерпелив, самоуверен, резок, упрям, легкораним, нескромен, самолюбив, прямолинеен, некоммуникабелен, скрытен, склонен преувеличивать и бросаться в крайности». Валентина Алексеевна, а каким видится характер Алексея Никифоровича вам?
– Вышеупомянутые характеристики были, вероятно, обращены к, так бы сказать, внешнему миру, каким-то общественным вопросам. А в семейной жизни это был очень хороший, терпимый человек. Папа никогда не повышал голос, у нас не было конфликтов, которые начинались бы с его стороны. Он был в нашей семье безусловным авторитетом, но при этом не проявлял упрямства, какого-то давления, всегда создавал условия, чтобы мы развивались как личности. Сам образованный человек, он и детям стремился дать как можно больше информации по истории, культуре, заинтересовать, в частности, изучением иностранных языков. Поэтому, кстати, все мы, хуже или лучше, но владеем одним-двумя иностранными языками.
Папа любил шутить, был блестящим рассказчиком, мог какую-то историю придумать, а она воспринималась как реальная. Однако он не был человеком эмоционально ярким в том смысле, когда много демонстрируется, но мало делается. Держал в себе какие-то проблемы, переживания, даже чувство любви к родным людям. Но зато делал так, чтобы мы ощущали себя защищенными, любимыми. Даже в мелочах. По сей день, например, мои друзья детства вспоминают, как папа мог собрать нас, детей со двора на улице Ожешко, и повести на прогулку в лесопарк Пышки. Мы развлекались, и он тоже, несмотря на возраст, бегал с нами, галдел, рассказывал о чем-то интересном. Даже в последние месяцы жизни папа оставался таким же доброжелательным к детям и внукам.
«Ничто не делалась в ущерб семье»
– И вместе с тем такое высказывание: «Писание уже давно овладело моей душой целиком и без остатка. Втянулся в этот процесс, как алкоголик – пить водку. Уже ничто не в силах от этого отвлечь – ни перспектива денег, ни дача, ни машина, ни служебная карьера». Или: «Я очень люблю периоды, когда пишется – их можно сравнивать только с состоянием, когда ты влюблен. Снова я перестал замечать людей, погоду и даже то, что делалось в семье (пожалуй, поэтому прозаики не идеальные отцы и мужья)…»
– Когда папа писал, то не отвлекался на какие-то разговоры и «вытащить» его из этого процесса было невозможно. Но он меня, девочку, никогда грубо не отталкивал. «Ну хорошо, иди поиграй», – говорил. Папа действительно целиком посвящал себя работе, которой занимался. И это касалось не только писания, но и дел Союза писателей, его членов – начиная литературными и заканчивая бытовыми. Здесь он тоже выкладывался целиком и делал все, что было возможно.
Но не скажу, что это делалось в ущерб семье. Больше того, папа с готовностью погружал нас в орбиту своих интересов – было бы желание. Приехали в Гродно «Песняры» – брал с собой на концерт. Снимался фильм «Белые Росы» – пойдем, говорит, познакомимся с Караченцовым. Папа вместе с другими музейщиками направлялся в поисковые экспедиции (про Алексея Карпюка как первого директора Гродненского государственного музея истории религии «Звязда» рассказала в статье «Вяртанне старажытнага вадаліва» 2 апреля 2015 г. – Авт.) – тоже брали меня с собой, когда была на каникулах. Помню, например, очень интересную экспедицию в Жировичский монастырь.
– Алексей Никифорович стремился влиять на профессиональный выбор детей?
– Нет, он никогда на нас не давил. С одной стороны – ответственная, нравственная атмосфера воспитания, а с другой – свобода личного выбора и самоопределения. Хотя, безусловно, какие-то пожелания высказывались. Он, например, мечтал, чтобы кто-то из детей был врачом. Получается, что я его мечту реализовала.
«Называл вещи своими именами»
– Когда Алексея Карпюка по сфабрикованным обвинениям исключили из партии, то в Москве ему предложили невероятную, как теперь кажется, «помощь». Он пишет: «Этот врач… брался выдать справку, где черным по белому будет стоять, что я психически ненормальный. Не так, чтобы был совсем безумцем, а – неуравновешенный и не отвечаю за свои поступки. Мол, тогда сразу от меня отцепятся… Ведь, согласно нашей Конституции, на таких людей дела заводить никто не вправе». Вы как это оцениваете с точки зрения профессионального психиатра?
– Известно, что советскую психиатрию обвиняли в том, что она навешивала людям, которые считались опасными для строя того времени, психиатрические диагнозы. Но вместе с тем они и спасали инакомыслящих, диссидентов от жестоких наказаний, в том числе заключения. Полагаю, что это была целая система, которая, с одной стороны, давала человеку определенную защиту, а с другой, усмиряла его гонителей. Мол, он же неуравновешенный, высказывается на уровне не сознательных политических взглядов, а психической аномалии…
Папа отказался от такого предложения, в чем снова проявились его принципиальность, неумение «прятаться в кусты», если считал, что правда за ним.
– А мог ли он признать, что в чем-то ошибся, извиниться?
– Безусловно. У него не было тотальной «непробиваемости» во всех жизненных ситуациях – от отношений между двумя людьми до мира в целом. В том, что касалось гражданской позиции, нравственных ценностей, заложенных с детства, он был очень принципиален. А во всех остальных вопросах (семейных, профессиональных и других) был человеком довольно гибким. И когда понимал, что ошибается, то признавал это. Более того, я не могу припомнить в повседневной жизни ни одного случая, где бы папа упрямо отстаивал свою позицию, не имея резона. Напротив, когда, так бы сказать, коса попадала на камень, то он никогда не был «камнем» – отходил в сторону.
При этом папа был воспитан так, что никогда не молчал, если кто-то при нем вел себя неприлично, ругался матом и тем более в нетрезвом состоянии. «Хаты с краю» в подобных случаях для него не существовало. Он всегда спокойно, но очень жестко реагировал, чтобы поставить такого человека на место. Помню, в детстве мне было даже страшновато ехать с папой в автобусе. Потому что казалось, что пьяница, получив замечание, в ответ бросится на него с кулаками. Но он не боялся – называл вещи своими именами.
– Вы передали на выставку в Гродненский музей истории религии инвалидную книжку, послужившую Алексею Никифоровичу недолго…
– Да, он был тяжело ранен в конце апреля 1945 года, уже во время штурма Берлина. У папы отсутствовала большая часть правого легкого, дали группу инвалидности. Однако буквально года через три он от нее категорически отказался. Сказал: «Я молодой мужчина. Какой же я инвалид?» Выплаты прекратились. А эта книжка осталась.
Кстати, папа никогда не бравировал и своими боевыми наградами. Только однажды, за несколько лет до смерти, удалось уговорить его сфотографироваться при орденах и медалях с внуками.
«Он был воспитан в духе личностной свободы»
– Много ли было у Алексея Никифоровича друзей, людей, понимавших и принимавших его таким, какой он есть?
– Недавно один журналист попросил меня высказаться насчет дружбы Алексея Карпюка и Василя Быкова. На мой взгляд, они не были друзьями в том смысле, когда люди встречаются на застольях, вместе ездят по грибы или на рыбалку и т.д. Объединяло их прежде всего то, что они работали на «одной волне», многие жизненные ценности были общими. Читали произведения друг друга, обсуждали их, делали замечания …
Думаю, что папу понимали единицы – прежде всего люди, выросшие в то время и в той же белорусской среде на Белосточчине. Он был воспитан в духе какой-то внутренней личностной свободы (пусть и ограниченной, угнетенной польской дифензивой), когда человек имеет право на свою позицию и отвечает за то, что происходит и что будет со страной, народом.
– В 1953 году секретарь парторганизации колхоза Карпюк пишет письмо на имя первого секретаря ЦК Маленкова о бесхозяйственности и беззаконии со стороны районного начальства. А в 1965 году он прямо заявляет партийному руководителю высокого ранга, получившему орден за участие в подпольном движении на Гродненщине во время Великой Отечественной войны, что тот ни дня не был на оккупированной фашистами территории…
– Казалось бы, чего ты лезешь на рожон? Сиди и молчи. Но это была другая культура воспитания, не допускавшая приспособленчества. Если не я, то кто отреагирует на несправедливость, скажет правду?
«Одни от нас шарахались, другие старались помочь»
– Отозвалась такая принципиальность в том числе и травлей. «…К моей жене стали придираться на работе. Старшую дочь обвинили в том, что она вроде посещает какой-то неприличный клуб… От Клейна и меня знакомые люди бросались в стороны, как от прокаженных. Никто больше мне не звонил, не присылал писем, а школы, техникумы и рабочие общежития перестали вдруг приглашать на выступления». Как все это отражалось на семье?
– Больше всех досталось в те годы, разумеется, Алексею Никифоровичу – не давали работу, не печатали. Для него, человека, который очень трепетно, как натянутая струна, относился к справедливости и несправедливости, это было непонятно. Как так? Он же ничего плохого не сделал, хотел только лучшего. О переживаниях отца свидетельствуют даже фотографии. После гонений, хотя все для него закончилось вроде и успешно, взгляд стал каким-то потухшим…
В связи с отцом возникали и проблемы с трудоустройством у моей сестры (кстати, неприличным посчитали ее восхищение группой «Битлз»), у брата. Действительно, были люди, которые во время преследований Алексея Никифоровича от нас шарахались. Однако были и те, кто старался помочь. Что же касается семейных взаимоотношений, то мы, как могли, старались отца поддержать. Я, например, когда выходила замуж, то фамилию не поменяла – в моем понимании это была определенная солидарность с папой.
«Больше я таких мужчин не видела»
– Кстати, когда шла его травля, то один из руководящих работников вызвал маму и посоветовал ей расторгнуть брак. Мол, он же и вас за собой тянет, подумайте о детях… Но мама, разумеется, отца не бросила.
– Какая это была пара – Алексей Никифорович и Инна Анатольевна?
– Интересная была пара – содружество людей с общими интересами, идущих по жизни вместе. Разница в возрасте составляла 9 лет, и мама рядом с папой всегда была в чем-то девчонкой. При всех трудностях она все же была по-женски защищенной. Папа всегда о ней заботился, решал принципиальные проблемы. Он, конечно, не стоял у плиты, не варил суп или борщ, но брал на себя и значительную часть каких-то жизненных вопросов, касавшихся семьи, детей и внуков.
Мама вычитывала его рукописи, особенно когда это был авторский перевод с белорусского на русский язык, была его первым судьей. А папа видел в маме не просто любимого человека, а личность, и никогда не притеснял ее ради того, чтобы было более удобно ему, писателю.
Вот, например, ситуация из очень сложного для нашей семьи периода. У папы проблемы, у него не было работы, тяжело даже в чисто бытовом, материальном плане. А мама, учительница в школе, старается взять как можно больше часов и при этом еще занимается научной работой – скорее для себя, чем для карьеры. И вот на симпозиум в Гродно приезжают ученые из Москвы, из Академии педагогических наук, и узнают об этой учительнице. Говорят, что у нее уже почти готова кандидатская диссертация, и предлагают поступить в аспирантуру. Я тогда только подходила к школе, а брат и сестра учились в институтах. И в такой ситуации маме ехать в Москву, где только аспирантская стипендия? Тем не менее папа не стал в позу, а напротив, всячески поддерживал маму. Что-то продал, одолжил денег, чтобы она могла учиться в аспирантуре. Через год мама защитила диссертацию и ее взяли в Гродненский пединститут на кафедру педагогики, где она отработала 30 лет.
«Ты была самой лучшей женой, мне очень повезло в жизни», – сказал отец на смертном одре. А мама незадолго до смерти сказала: «Самой интересной личностью был в моей жизни Алексей – порядочный, умный, образованный, культурный человек. Больше я таких мужчин не встречала».
Автор публикации: Борис Прокопчик.
Источник: газета «Звязда»
Перевод с белорусского Кондухович Л.Ф., ведущего библиотекаря отдела сопровождения интернет-портала Национальной библиотеки Беларуси.
