Главные отношения в жизни Николая Гумилёва, по-моему, были с Ларисой Рейснер. Устоявшийся миф говорит, что, конечно, с Ахматовой, но отношения с Ахматовой – именно миф, выстроенный обоими участниками по литературному канону.
Согласно литературному канону, у победителя должно быть одно поражение; любовь – это когда сначала тебя любят все, а ты никого, а потом тебе встречается одна, которую ты любишь, а она тебя нет. Эту фразу слышали от Маяковского, но миф-то гумилёвский, история его собственная, и вообще это не что иное, как пересказ его стихотворения «У камина» (1911 год, когда они с Ахматовой только что поженились, и на разрыв не намекало ничто – и намекало все):
Древний я отрыл храм из-под песка,
Именем моим названа река.
И в стране озёр пять больших племён
Слушались меня, чтили мой закон.
Но теперь я слаб, как во власти сна,
И больна душа, тягостно больна;
Я узнал, узнал, что такое страх,
Погребённый здесь, в четырёх стенах;
Даже блеск ружья, даже плеск волны
Эту цепь порвать ныне не вольны...
И, тая в глазах злое торжество,
Женщина в углу слушала его.
Хорошие стихи. И миф хороший: я конкистадор в панцире железном, все мне послушно, а ты не послушна, я штурмую любые крепости, а сердце твое штурмовать не могу. В том или ином виде эту конструкцию разрабатывали Симонов (наиболее удачно), Тихонов, еще раньше – Киплинг (см. стихотворение Vampire, которое Симонов перевел как «Дурак», но оно не про дурака, а про Вампира, которому этот дурак молился; навеяно одноименной картиной Филиппа Бёрн-Джонса, которую впервые выставили в 1897 году и которую всякий желающий может видеть в интернете. Она могла бы достойно служить иллюстрацией к стихотворению Гумилёва и почти всей лирике Симонова, за исключением стихотворения «Жди меня», а впрочем, как знать).
Но этот миф слишком, что ли, каноничен, чтобы быть правдой; Ахматова была вовсе не таким монстром – сравните ее «Ты выдумал меня. Такой на свете нет», хотя оно обращено к Исайе Берлину и написано в 1956 году; но ее все выдумывали, и она это поощряла, ей иначе было не интересно. Гумилёв ее выдумал вот такой, а Пунин – другой, а Шилейко – третьей, и всем она адресовала разные стихи, от лица разных лирических героинь.
Насчет любви Гумилёва к Ахматовой все, может быть, и правда, и две попытки самоубийства, и четыре предложения, и роковые предзнаменования (очень понятно, почему оба перед этим браком так колебались: всегда ясно, что надо разыграть свой миф, и всегда страшно, потому что жить-то хочется, а платить придется всерьез; эта гефсиманская тема есть в судьбе каждого большого поэта). Но когда мы говорим об этой безумной, совершенно безумной любви, как сказал мне однажды мой учитель, не худо все-таки помнить, что сын Ахматовой Лев Гумилёв родился 18 сентября 1912 года, а сын актрисы Ольги Высотской Орест – 13 октября 1913 года, и оба были очень похожи на отца.
А вот отношения с Рейснер – они гораздо более человеческие и в миф не укладываются, или, по крайней мере, это другой миф, не столь затасканный. То, что он, при всем богатстве ее биографии, был ее главной любовью, подтвердила она сама перед самой смертью, в письме матери, с которой всю жизнь была очень откровенна:
«Если бы перед смертью его видела – все бы простила ему, сказала бы, что никого не любила с такой болью, с таким желанием за него умереть, как его, поэта, Гафиза, урода и мерзавца».Гафизом звала она его и в своем неоконченном романе «Рудин», очень, правду сказать, дурновкусном, но тоже честном. Рейснер вообще была человек своего времени, у Серебряного века со вкусом было не очень хорошо, а у девушек этой эпохи как раз считалось правильным совпадать со временем, не прятаться от него, болеть его болезнями и разделять его увлечения. Берберова, например, была совершенно такая.
Главное – быть современной, вне времени не может быть ничего интересного. И потому они влюблялись в поэтов – и оставляли этих поэтов, и переживали их (Рейснер, правда, совсем ненадолго). Это вообще интересный тип – девушка Серебряного века, нам еще много придется о них говорить, и главное в них – именно стремление все пережить, все испробовать, разделить все заблуждения. Есть в них что-то общее с фигурой на носу корабля. Шедевров они обычно не создавали – стихи и проза Берберовой не выдерживают сравнения с ее автобиографией и, добавим честно, с ее биографией; Рейснер оставила в литературе великий след, но увековечена она не собственными писаниями, а пьесой Вишневского, стихами Гумилёва и Пастернака. Они героини, а не авторы. Но жизнь они решительно предпочитали мифу, и потому биографии их действительно увлекательны – и большей частью восхитительны. Трудно сказать, кого любил Гумилёв – Ахматову или миф о ней, сочиненный ими обоими. Но Ларису Рейснер он любил – так, как умел, то есть непрерывно унижая и притом боготворя; это у него такая конкистадорская или, если хотите, ницшеанская модель отношений с женщиной.
Ницше был его любимым автором, в незаконченном романе «Веселые братья» герой отправляется в опасное путешествие с сектантами, захватив с собой том Ницше и коробку папирос. А по Ницше, так положено – боготворить и унижать; и это не выдумка, а глубокое и жестокое автоописание. Есть такой тип мужчины-завоевателя, очень архаичный, нередко встречающийся в Азии: все время домогаться, восхищаться – и жестоко ломать.
«Он нес с собой атмосферу мужской требовательной властности, неожиданных суждений, нездешней странности», – писала о нем Ольга Мочалова.И, как ни странно, с Ларисой Рейснер это единственная работающая тактика, потому что она по природе своей должна постоянно тянуться к победителю, ловить ускользающее, а другой мужчина ей скучен, она об него ноги вытрет.
Автор публикации: Дмитрий Быков.
Прочитать материал полностью можно в журнале «Story» Июль 2018 года.
Произведения представленных в материале авторов можно заказать в электронном каталоге Национальной библиотеки Беларуси.
