Начинается всё с Дедов. С предков. С дня памяти тех, кто ушёл из жизни, оставив после себя след на земле: могильные камни, старые фото в альбомах. Своих детей и внуков – след родной крови, тонкую красную ниточку, которая тянется откуда-то издалека и издавна. Которая соединяет через семейное дерево Бабарозу с Бабагруней, Бабанадю с Дедмишей. И многих других, бесконечных других. Которая расходится красными орнаментами, звёздами и розами, на полотне времени.
Вот и роман Павла Костюкевича «План Бабарозы» начинается – с Дедов. С дня памяти предков, когда главный герой приходит на еврейский сектор Московского кладбища. С фото на могильном камне, с которого смотрит, как божество с жертвенника, всемогущая Бабароза.
Также с дедов (своих, родных) начинается и главный герой «семейной саги» Костюкевича – ведь заботами дедов, их историями, их усилиями создаётся, лепится, как фигурка из глины, маленький человек. Сага – это всегда история поколений. И здесь авторское определение жанра достаточно оправдано: три поколения семьи соединяются в одном отпрыске, сплетаются тесно, как коренья в земле. И от каждого из этих дедов-корней что-то неизбежно прорастает в их внуке: то иврит, то английский язык с упражнениями-переодеваниями, то воспоминания о путешествиях и невзгодах семьи в военное время.
«План Бабарозы», матриарха большой семьи, «даўняй і дасведчанай змагаркі з каханнем», не даром звучит как «План Барбароссы». «Вечная бітва ні за што, усё напроці чагосьці». «Інтэрвенцкае кола» любви. Эта семейная сага, как ни крути, о столкновении, причём почти военного типа: любовь к женщине и любовь к семье. Точнее, беда главного героя и его любимой в глубинных, ключевых различиях их любовей, привязанностей. Так сказать, разная душевная амплитуда. «Несовпадение по фазе», которое замечает и сам герой. Для Рони оторванность от корней, смена имени, смена страны (и даже – смена ментальности, умышленный немецкий, а не румынский акцент) – это естественно и привычно, это по-европейски. Она «пакінула ў Румыніі ўсё чыста: сям’ю, імя і мову». Для Игоря-Персея, белоруса, подобная оторванность, даже если он вдохновлён на это глазами-вишнями своей любимой, невозможна. Как бы ни пробовал, сколько бы Планов (с заглавной буквы) ни изобретал.
Хотя свою Андромеду этот Персей всё же спасает от чудовища приглаженной современности – изувеченности, оторванности от корней, лишённости собственной истории. Спасает своими семейными байками, заставляет саму её возвращаться к прошлому, родному. Своему. Но всё-таки Рони бросает ему (на английском языке с немецким акцентом), будто обвинение: «Надта іх у цябе шмат, і надта ты ў іх».
Только вот – обвинение ли это? По крайней мере, в пределах нашей белорусской ментальности, где концепт «семья» – один из самых ключевых и тесно сплетённых с концептом «Родина»? Да и удивительно ли, что наши деды (или, лучше, Деды, так как выведенные Костюкевичем персонажи приобретают эпические черты и возводятся автором в ранг полухтонических божеств), от которых мы плоть от плоти и кровь от крови, живут в нас, продлевая своё бессмертие (биологическое и духовное)? «Ігаль, “той, які будзе збаўлены”, стаўся адзінай надзеяй бабуль і дзядоў на іхняе збаўленне з абдоймаў тутэйшчыны пасля іх фізічнай смерці». И вообще – стал единственной надеждой. На избавление. На возрождение. На жизнь.
Потому деды (Деды) и Родина не отпускают нас – и не отпустят. Прорастают внутри нас и сквозь нас, хотим мы того или нет. Такая наша – белорусская – исконная карма.
«Гарачае сочыва гісторыяў», на котором взращён главный герой, определило его как личность:«Маімі сябрамі былі бабулі і дзяды, маімі цацкамі былі дзядоўскія гісторыі». И потому у него и его любимой разные векторы: та направлена в своё европейское светлое будущее, он же думает: «Нашто мне тая невядомая будучыня, калі маю вядомую мінуўшчыну?». Совпадение векторов жизненного движения, векторов течения мыслей неимоверно важно для того, чтобы любовь между двумя людьми имела будущее. И неслучайно, скорбя о несбывшемся, главный герой продолжает линию своей прабабушки, бабушки и матери – нерождённой, невероятной дочерью от любимой женщины. Просто потому, что для него будущего без связи с прошлым быть не может.
Отсюда все колебания и несовпадения, отсюда мучительная невозможность этой любовной истории: «Нашто табе, Ігар, тая палюбоўніца, калі маеш нашу любоў?»
Герой приходит к выводу: «успаміны мацнейшыя за планы на будучыню». Для Игоря-Персея – определённо более сильные. Для него несовпадение жизненных векторов с любимой женщиной – трагедия. И в то же время в этой трагедии взрослого человека прячется детское желание вернуться в «сераль», где деды и бабушки окружают его заботой, где нет другой любви, кроме семейного обожания, возведённого в абсолют, в своеобразную религию «любимого внука».
«Ніхто не будзе любіць вас так, як дзяды. Так чыста і бескарысліва». Эта бескорыстная любовь, эта мучительная связь, что соединяет главного героя с дедами, очень белорусская. В общем же, кажется, мучительность чувств – наша национальная, белорусская черта. Дилемма, которая стоит перёд новоявленным Персеем, стигма, оставленная когда-то «доўгімі пальцамі з зырка-бурачковымі пазногцямі», не исчезает, остаётся с ним в финале, который закольцовывает произведение (в «інтэрвенцкае кола»любви).
И никогда не исчезнет.
«Урэшце, як звычайна водзіцца, усе памерлі». И после смерти Бабароза, Руфь Кременчук, проросла на ивритоязычном могильном камне Розою Кармой (с индуистским акцентом). Кармичность её роли в жизни внука, думается, несомненная. Как и в общем судьбоносная роль наших Дедов, нашего прошлого, нашей Родины – для всех нас.
«Якое карэнне, такое і насенне»,– так говорят в народе. Мы такие, какие есть, ведь мы несём тех, кто был до нас, внутри себя.
«Надта яны ў нас, і надта мы ў іх».
Вот #такое_чытво.
Отыскать книгу поможет электронный каталог Национальной библиотеки Беларуси.
Давайте читать вместе!
Материал подготовлен отделом сопровождения интернет-портала.
