Михась Зарецкий вспоминал, что начал пробовать себя в литературе после незабываемого впечатления от необычного сна. Позже, получив все больше жизненного и писательского опыта, он отточил свое мастерство в короткой прозе. Так что повесть «Голы звер» (1926) стала своего рода логическим продолжением творческого и личностного взросления писателя.
Современники отмечают, что в посетители библиотек конца 1920-х гг. только и спрашивали, что это произведение Зарецкого. И даже похищаликниги из шкафов с запрещенными материалами. В чем причина такой популярности и актуальна ли эта повесть сегодня – давайте разберемся.
В центре произведения – Виктор Яроцкий, персонаж открыто, откровенно отрицательный. Читатель чувствует это с самой первой сцены в вагоне, в которой Яроцкий заливается насмешливым хохотом, издеваясь над «бородачом», которого он «подвел, погубил». И сразу же постулирует свою жизненную позицию, от которой не отступит в будущем:«Ён здаволен сабой. Ён моцны, разумны. Ён бярэ ад жыцця ўсё, што захоча. Для яго няма недаступнага. Усё ў яго волі». Казалось бы, не самая отрицательная характеристика, верно? Кто бы не хотел быть умным и сильным, брать от жизни всю полноту радости. Но маленький нюанс, сразу начинающий беспокоить внимательного читателя, заключается в том, что Яроцкий при мысли о тех, кого он «подвел, погубил», не испытывает ничего, кроме раздражения и гнева: «нібы слоў больш не ведаюць».
Вообще, если попытаться описать личностный тип Яроцкого, на ум приходит слово «социопат». Здесь и безразличие к чувствам окружающих, и пренебрежение социальными нормами, и критическая неспособность чувствовать вину за свои поступки. Яроцкий отвечает всем этим характеристикам, более того, он переносит ответственность за свои действия на своих собственных жертв – «злосць узнялася ў Яроцкага на дурасць людскую». Для него люди – всего лишь инструменты для достижения собственных целей, и он безжалостно выбрасывает их, использовав, как сломанные игрушки. Причем Яроцкий воспринимает свои действия как игру: «…трэба трымацца. Трэба граць. Кошка і мышка. Ха-ха!». А вот собственное «я» ценится им как высшая ценность, и собственнымкомфортом, собственными ресурсами, как материальными, так и душевными, он не соглашается жертвовать ни для чего-либо (или кого-либо): «…я жывy. I нi дa кoгa мнe дзeлa нямa. Сyмлeннe, зaкoн... Гэтa ж для дypняў, для acтaлoпaў, для тыx, xтo ciлы нe мae ўзяць cвaю дoлю! А я – вышэй зa ўcix гэтыx дpындyшaк».
Самое жуткое в социопате даже не то, что он обычно умеет прятать свои инстинкты и сам прячется за маской человека. Так и Яроцкий«усюды пакідаў за сабой сімпатыю, яму верылі ўсюды». Самое страшное, пожалуй, это необычайная способность харизматичного социопата склонять других на свою сторону, проповедовать, навязывать свою звериную философию: «ён умеў захапіць чалавека, умеў да болю напінаць струны яго пачуцця і граў на іх смела, рашуча, як віртуоз. Ён адразу знаходзіў унутры чалавека звярыныя інстынкты і ўспарваў іх, узбіваў у бурна-шалёную пену, каб захлынула яна ўсё нутро, каб затапіла ўсё чалавечае».
Название повести, конечно, не случайно: Яроцкий –это зверь под маской человека, зверь во всех его животных проявлениях, разве что не покрытый шерстью. Он, как хищник, «ходит на охоту» по улицам –пока не ловит в свои сети Лидочку: «так узяць бы яе – любую, свежую, – узяць, як цукерку, як дарагі падарунак-гасцінец». Точно так же он ловит в сети своих софизмов и безвольного Щупака, склоняя того на путь разврата и расчеловечивания.
Единственный персонаж в повести, который мог бы уравновесить обаятельного афериста, – квартирант семьи Лидочки Горский. Лишь он один не чувствует разрушительной привлекательности личности Яроцкого, да и сам хищник-социопат его недолюбливает. Даже в фамилиях персонажей есть противопоставление: Яроцкий – «яр», Горский – «гора». Яр и гора, низ и верх, отрицательное и положительное. Однако следует отметить, что Горский не может стать полноценным противовесом образу Яроцкого: он написан не так тщательно, не с такой яркостью жизни. Горский как персонаж, пусть и положительный, довольно схематичен, и его обращение к Лидочке, в которую он оказался влюблен, также весьма условно и схематично. И совсем блекнет на фоне пламенных речей Яроцкого.
Так с чем же может быть связана такая популярность повести? Возможно, с притягательностью зла в целом – или с привлекательностью образа авантюрного антигероя. Напомним, что всего год спустя, в 1927 году, был написан роман Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев», в котором центральный образ во многом напоминает Яроцкого (хотя и показан более мягко и иронично, без трагических ноток). Сам дух эпохи нэпа, вероятно, требовал, чтобы литература отреагировала на определенный жизненный типаж, который становился все более и более распространенным.
Но давайте подумаем: является ли тип Яроцкого исключительным и характерным только для того времени, когда была написана повесть? Такая жизненная философия родилась задолго до «новой экономической политики» и ее не свернули вместе с нэпом. На самом деле Яроцкий не спорит с мещанским образом жизни, единственное противостояние – между его «эго», которое он всеми силами стремится насытить, и обществом вокруг. Эгоистичные социопаты, подобные Яроцкому, были всегда, и даже сегодня повесть остается своего рода предупреждением.
И финал повести, когда антигерой, почти совершивший убийство, получает наказание (попадает в тюрьму), не приносит морального удовлетворения. Хищник по-прежнему остался собой: «халодны, застыглы, з пагардлівай усмешкай на вуснах».
Извечное человеческое – раскаяние – для него недоступно.
«Вось і ўвесь сказ пра Яроцкага – голага звера».
Давайте читать вместе!Вот #такое_чытво.
Отыскать книгу поможет электронный каталог Национальной библиотеки Беларуси.
Больше узнать о литературном процессе 1920–1930-х поможет виртуальный проект Национальной библиотеки Беларуси «На хвалі часу, у плыні жыцця».
Материал подготовлен отделом сопровождения интернет-портала.
