Владимир Николаевич Дубовка

Фигура Владимира Дубовки в белорусской литературе овеяна легендами и яркой славой поэта-новатора и поэта-гражданина, чей блестящий талант создал новый, трогательный и возвышенный образ Беларуси во времена бурных общественных перемен.

Летопись жизни Владимира Дубовки состоит из славных и трагических страниц, а в его биографии четко прослеживаются три судьбоносных периода. Первый – звездный, в котором он – организатор «Маладняка» и «Узвышша», поэт-лидер своего поколения, неизменно находящийся в центре внимания читателей и критики. Второй – мученический, в котором он познает судьбу репрессированного: заключенного и ссыльного, узника сталинского концлагеря и, наконец, отправленного на «вечное поселение» в Красноярский край. Третий период – после реабилитации, который можно назвать мудро-терпеливым, когда поэт, вернувшись после двадцати семи лет осуждения и изгнания, вновь вошел в литературную жизнь 1960–70-х гг., написал много новых ярких произведений, в том числе сказки и рассказы, а за цикл стихов «Палеская рапсодыя» в 1962 г. стал лауреатом Литературной премии им. Янки Купалы.

Семья Дубовки в Мяделе. 1913 г. Фрагмент фотоснимка. Из фондов ЦНБ НАН Беларуси.

Владимир Николаевич Дубовка родился 2(15) июля 1900 г. (согласно недавно опубликованной крестной метрике – 2(15) июля 1901 г. (статья Н. Козополянской «Дата Дубоўкі» в газете «Літаратура і мастацтва», 2019, 5 июля), не отменяющая, однако, предыдущей даты, записанной во всех прижизненных документах В.Н. Дубовки, и свидетельствующая скорее о том, что запись могла быть сделана постфактум). Малая родина поэта – деревня Огородники Маньковичской волости Вилейского уезда Виленской губернии (ныне Поставский район Витебской области). Отец, Николай Тодорович, имея несколько десятин земли, занимался сельским хозяйством и выезжал на заработки. Он был грамотным человеком, знал польский, еврейский немецкий языки, а дед поэта Тодор владел латынью. Работая в Маньковичах на пивоварне князя Друцкого-Любецкого, отец получил тяжелую травму (машиной ему оторвало пальцы на правой руке); фактически потеряв работоспособность, он устроился работником в винный магазин и работал там до 1915 г. Мать Анастасия Ивановна происходила из Язов, около деревни Шабаны на берегу озера Должа, также из семьи рачительного селянина-хозяина – Янки Гайдуко(е)вича, который к тому же был прекрасным пчеловодом, плотником и прожил 117 лет. В семье Николая и Анастасии Дубовок воспитывалось шестеро сыновей и дочь. С началом Первой мировой войны в 1915 г. отец отправился с семьей в беженство, нашел работу рабочего-инструментальщика на Белорусской железной дороге в Москве и обосновался там на постоянное жительство.

«Неплохое начальное образование», согласно жизнеописанию, поэт получил в Маньковичской народной школе, куда его отправили в неполные шесть лет, т.к. он обладал способностями к науке и уже умел читать, там он проучился пять лет. В 1912–1914 гг. будущий поэт учился в Мядельском двухклассном училище; обучаясь там, он подписался на газету «Наша ніва», за что отец его получил выговор от местного чиновника, потому что в Российской империи того времени газета была хоть и разрешена, но считалась «крамольной». Отец же, чтобы поддержать сына, расстроенного запретом выписывать газету, нашел выход из ситуации и попросил соседа-коммерсанта доставлять им газету, когда тот будет ездить в Вильню.

В октябре 1914 г. Владимир Дубовка поступает в Ново-Вилейскую учительскую семинарию, открытую как раз накануне Первой мировой войны. В своей автобиографии он вспоминает замечательный коллектив педагогов, там преподававших; вспоминает, что именно в семинарии он почувствовал призвание к литературному творчеству (в Мядельском училище он больше внимания уделял математике), чему поспособствовал его учитель, преподаватель языка и литературы Иван Иванович Рейнский. Преподавателем географии и истории в Ново-Вилейской семинарии был Сергей Дмитриевич Вигилёв, учивший также Якуба Коласа в Несвижской и Михася Чарота в Молодечненской семинарии. Во время учебы в семинарии, по признанию самого Дубовки, значительную роль в его становлении как будущего поэта сыграли поэтические сборники Янки Купалы «Шляхам жыцця» (1913) и Алеся Гаруна «Матчын дар» (1918), которые читали и распространяли между собой семинаристы.

С развитием боевых действий семинария, где учился Дубовка, была эвакуирована в Невель (на то время уездный город на Витебщине). В январе 1916 г. Владимир получает свидетельство о том, что он, ученик 2-го класса Ново-Вилейской учительской семинарии, имеет статус беженца и нуждается в помощи.

Свидетельство дирекции Ново-Вилейской учительской семинарии, выданное В. Дубовке о том, что он является беженцем из Виленской губернии. 1916. Из фондов ЦНБ НАН Беларуси.

В феврале 1918 г., в связи с наступлением немцев, семинария досрочно выпускает своих учащихся, а Владимир Дубовка получает свой аттестат об успешном окончании семинарии. Непродолжительное время, в 1918–1919 гг., он работает учителем начальных классов в Тульской губернии, а затем в 1919–1921 гг. служит в Красной армии.

В 1921 г. наступает новый важный этап в жизни и творческом становлении Владимира Дубовки, с которого начинается его творческое восхождение на «узвышша» литературы: он становится студентом только что открытого в Москве Высшего литературно-художественного института, инициатором создания которого и ректором был Валерий Яковлевич Брюсов. Годы вдохновенной учебы в этой творческой среде под чутким руководством известного мастера поэтического слова способствовали успешному и быстрому развитию таланта Дубовки, эстетическому созреванию его личности. Диплом об окончании Высшего литературно-художественного института поэт получил в июле 1925 г. Таким образом, из Брюсовского института он уже вышел фактически зрелым мастером, автором нескольких поэтических сборников, способным задавать тон и формировать вкусы в отечественной поэзии.

В мае 1921 г. на маевке землячества студентов-белорусов, посвященной памяти Максима Богдановича, Дубовка познакомился и на всю жизнь подружился с братом Максима Горецкого Гавриилом Горецким, тогда студентом Петровской сельскохозяйственной академии. Также в мае этого же года в газете «Савецкая Беларусь» было напечатано первое стихотворение Владимира Дубовки «Сонца Беларусі», засвидетельствовавшее появление нового имени в литературе. А уже в следующем, 1922 г. в периодической печати публикуется целый ряд его произведений, в том числе в газете «Наша будучыня» циклы стихов “На чужыне”, “Адраджэнцам”, составившие основу первого сборника поэзии «Строма», который будет издан в 1923 г. в Вильне.

На выход сборника положительно отозвался известный и авторитетный критик и общественный деятель «нашенивской» поры Антон Луцкевич; он увидел новаторские черты в стихах молодого автора «Стромы», то, что в них «слышится новое свежее веяние, новые тона», «благозвучие», что автор «разрывает связь с традиционным стенанием». Антон Луцкевич выражал сожаление, что ему не известно, где живет этот новый молодой автор, но сам дух его стихов «заставляет думать, что написаны они не под тяжким игом чужеземной власти» (Луцкевіч, Антон. Выбраныя творы: праблемы літаратуры, культуры і мастацтва / уклад., прадм., камент. А.Сідарэвіча. – Минск: Кнігазбор, 2006. – С. 120).

А Дубовка в это время жил в Москве, совмещая в те годы учебу в Литературном институте с работой в правительственных структурах: был инспектором при Наркомпросвещения РСФСР, работал в Полномочном представительстве Белорусской ССР при правительстве СССР, редактором белорусских текстов различных правительственных документов. Особенно плодотворно разворачивалась его литературная и организационная деятельность. Осенью 1923 г. при его активном участии в Беларуси было основано литературное объединение «Маладняк», к деятельности которого Дубовка имел активное отношение, даже живя в Москве.

Свидетельство центрального бюро Всебелорусского объединения поэтов и писателей «Маладняк» о командировке секретаря ЦБ В. Дубовки в Украину для налаживания связи с объединением украинских писателей «Гарт». 1925 г. Из фондов ЦНБ НАН Беларуси.

Он входил в центральное бюро «Маладняка», выезжал для поддержки творческой работы в филиалы (в Могилёв и другие города), печатался в основанном при объединении журнале «Маладняк», издал в серии «Кніжыца “Маладняка”» несколько своих поэтических сборников («Там, дзе кіпарысы», 1925; «Credo», 1926).

Значимым в биографии Владимира Дубовки был 1926 г. Весной этого года Дубовка вместе с друзьями по перу (Адамом Бабареко, Кузьмой Чорным, Язэпом Пущей, Кондратом Крапивой) выходит из «Маладняка» и создает новое литературное объединение «Узвышша» (существовало до 1931 г.). Значительным общественным и научным событием в ноябре 1926 г. также стала Академическая конференция по изменению белорусского правописания и азбуки, в которой Дубовка принимал активное участие. Он был инициатором создания специальных букв для передачи на письме уникальных звуков белорусского языка: «дж», «дз» и других, опубликовав в журнале «Узвышша» несколько статей на эту тему («Узвышша», 1928, №№. 4–5), вышедших позже отдельно.

Литературное объединение «Узвышша». В 1-м ряду слева направо: Язэп Пуща, Адам Бабареко, Владимир Дубовка, Кузьма Чорный, Кондрат Крапива, во 2-м ряду: Максим Лужанин, Сергей Дорожный, Антон Адамович, Тодор Кляшторный, Змитрок Бядуля, Владимир Жилка, Василий Шашалевич, Петро Глебка. Минск, 1928 г. Из фондов БГАМЛИ.

В 1926 г. поэт написал острое политическое стихотворение «За ўсе краі, за ўсе народы свету…» («На ўшанаванне новага падзелу беларускай зямлі»), напечатанное анонимно (под псевдонимом Янка Крывичанин) в журнале «Беларуская культура» (1927, № 1), издававшемся в Вильне (тогда территория Западной Беларуси). В дальнейшем спецслужбами ГПУ было выявлено авторство Дубовки и стихотворение было использовано для обвинения поэта по делу «Союза освобождения Беларуси» в 1930 г. Однако пока еще наступит та печальная дата, поэт поднимется на новую ступень художественной высоты: выпустит в Москве свой очередной и последний на этом этапе творчества сборник стихов «Наля» (1927), напишет циклы новых стихотворений и примечательный своим новаторством содержания и формы цикл блестящих поэм «Кругі», «І пурпуровых ветразей узвівы», «Штурмуйце будучыні аванпосты». Кроме последней поэмы, все это будет опубликовано до середины 1929 г. на страницах журнала «Узвышша» вместе с рядом интереснейших статей поэта, посвященных различным вопросам языка, литературы, музыки, фольклора, культуры творчества в целом, представляя личность автора как многогранную, универсальную, в полном смысле слова ренессансную. В это время произошли изменения в личной жизни поэта: 16 октября 1928 г. в Москве он женился на Марии Петровне Кляус (Дубовке), которая разделит с ним все перипетии дальнейшей судьбы.

В 1929 г. Владимир Дубовка готовил к изданию в Государственном издательстве Беларуси полное собрание своих поэтических произведений «Дэпешы без адрасу», которое так и не было издано из-за ареста поэта и осталось в машинописной копии, хранящейся сейчас в Белорусском государственном архиве-музее литературы и искусства. Стихи и поэмы Дубовки этого периода были воплощением на практике эстетической платформы «Узвышша», опубликованной в первом номере журнала. Основной была установка на совершенство художественной формы, которую помогали создавать «культура белорусского языка; жизненная символика художественного произведения; его концентрированная образность; динамичность композиции; белорусская жанровость; единство творчески-художественной идеи; разнообразие формальных реальностей, активизм – как та стремительность, которой проникается художественное произведение в своем идеале» («Узвышша», 1927, № 1). Образцом, который задавал тон и на который ориентировались «узвышевцы», вырабатывая эти тезисы, была поэзия «чистой красы» Максима Богдановича.

Творчество Владимира Дубовки во всех своих проявлениях соответствовало заданной высоте, она была действительно «аквитической» (от латинского aqua vita – живая вода), что означало духотворящую наполненность, живую внутреннюю энергию, имеющую трансцендентное измерение. К тому же его поэзия буквально блистала образами и рифмами, пленила концентрацией чувств и переливами настроений, подкупала предельной искренностью и оригинальностью выражения мысли. Дубовка был новатором содержания и формы, прокладывал новые пути, изобретая особые жанрово-композиционные решения для своего тематически-мотивного диапазона, а также смело экспериментировал с языком, образовывал новые словоформы и лексемы, придавал новое дыхание архаизмам, украшал свои поэтические строки сочными диалектизмами, был мастером звукописи, впечатляя богатством ассонансов и аллитераций. В 1990-е гг. такой же блестящий мастер поэтического слова Рыгор Бородулин в книге «Аратай, які пасвіць аблокі. Сяброўскае слова, эсэ і некананізаваныя ўспаміны» (1995), восхищаясь языком Дубовки, так писал о нем:

«О языке Владимира Дубовки, особенно раннего, нужно писать отдельное исследование. Кривицко-коренний, с балтской подсветкой, он вобрал в себя и сиверок, и мерный зной, и озерность» (Барадулін, Рыгор. Аратай, які пасвіць аблокі. Сяброўскае слова, эсэ і некананізаваныя ўспаміны. – Мінск: Мастацкая літаратура,1995. – С. 22).

Можно утверждать, что поэзия Дубовки формировала, по сути, новый эстетический дискурс в белорусской литературе 1920-х годов, обогащая ее чертами модерна и авангарда, органично сочетавшимися с классическими традициями, заложенными в национальной изящной словесности предшественниками, а также с опытом мировой художественной литературы.

Поэтому произведения Владимира Дубовки привлекают нас до сих пор красотой и совершенством художественной формы, неожиданностью образных ассоциаций, глубинной связью с традицией и способностью к смелым авангардным экспериментам. Они имеют свой эстетический код и обнаруживают непростой – полемический и символический – диалог поэта со своей эпохой.

Именно поэтический мир Владимира Дубовки во многом определил стиль и творческое направление литературного объединения «Узвышша»; поэт создавал вокруг себя особое культурное пространство, задавал тон и служил образцом для многих других писателей, причем не только «узвышевцев», но и тех, кто считал себя их оппонентами.

Первый сборник стихов Владимира Дубовки «Строма» (Вильня, 1923) состоит из трех разделов с содержательными символическими названиями:

1) “На чужыне”;
2) “Летуценні”;
3) “Адраджэнцам”.

Каждый цикл имеет сквозной мотив, символически проявленный через название и отраженный через образные ассоциации в стихах. Сборник был также венком-посвящением сестре Максима и Гавриила Горецких, которая трагически погибла, когда ехала навестить в московской тюрьме арестованного в 1922 г. и заключенного брата Гавриила: «Светлой памяти Анечки Горецкой, как веночек на могилку в чужбине, – посвящаю».

Дубовка уже в первом сборнике проявился и как создатель новых слов на основе их метафоризации. Словообразовательную стихию Дубовки замечали многие исследователи, она является неотъемлемой чертой его как поэтического, так и общефилологического таланта. А также это оценка авангардного творческого мышления, всегда направленного к эксперименту.

Образ «узвышша» (рус. возвышенности) – один из любимых образов поэта. Прежде чем это символическое слово стало названием литературного объединения, оно объявилось как образ во многих стихах раннего Дубовки. Он и сам неизменно чувствовал себя на возвышенности – на возвышении жизни и литературы. Тот, кто на возвышенности, – не только ориентир-маяк для друзей и поклонников, но и открытая мишень для врагов и недоброжелателей.

Истоком поэтики, в русле которой писали «узвышевцы», как уже упоминалось, была поэзия «чистой красы» М. Богдановича. О наследовании В. Дубовкой поэтики М. Богдановича говорит и его стихотворение «Ты ляжыш на руцэ маёй, верас», где развивается мотив скромного цветка-вереска как символа родного края.

Ты ляжыш на руцэ маёй, верас,
найдрабнейшая з кветак.
Я пытаўся, пытаю яшчэ раз:
чым ты вабіш нас гэтак?
Ледзь прыкметны для нашага вока,
быццам зернейка маку.
Ад зямлі не расцеш ты высока,
цябе топча ўсякі.
А калі расцвіцеш на узлессі,
закрасуеш у пушчы, –
хараством ты тады апранешся
сапраўды неўмірушчым.
Найдрабнейшыя кветкі складаюць
хараство у кілімы.
Наша доля хіба не такая?
Скажы,
верас любімы!
Ты ляжыш у мяне на далоні,
найдрабнейшая з кветак.
Я пытаю, пытаю сягоння:
чым ты вабіш нас гэтак?

В поэтике М. Богдановича скромный василек (стихи «На чужыне», «Слуцкія ткачыхі») был символом родины – символом поэта. В поэтике Дубовки скромный цветок шиповника, традиционно украшавший белорусские деревенские и пригородные усадьбы, стал символом отечества.

О Беларусь, мая шыпшына,
зялёны ліст, чырвоны цвет!

В стиле этой же богдановичевской поэтики появился чуть позже и образ скромного, но дорогого сердцу вереска. «Новы беларускі рэнесанс», как потом назовет этот период «узвышевский» критик Антон Адамович, в начале 1920-х гг. как идейно-эстетическое течение отразился в ранних стихах Владимира Дубовки.

В 1925 г. у поэта вышли две отдельные поэтические книжки: поэма «Там, дзе кіпарысы» и сборник лирики «Трысцё».

Поэма «Там, дзе кіпарысы» свидетельствовала о поиске поэтом новых тем, новых образно-ассоциативных средств, новой оригинальности. Явно просматривалась установка на непривычное, экзотическое. Это был известный романтический прием, когда действие сознательно переносилась в далекие экзотические страны ради того, чтобы поставить героя в непривычную экстремальную ситуацию. Южный крымский поэтический пейзаж вызывает мицкевичевские ассоциации, близость к «Крымским сонетам». Поэма была посвящена Кастусю Станкевичу, одному из друзей молодости поэта.

Сборник «Трысцё» был еще одним программным поэтическим выражением идеалов нового белорусского ренессанса. В поэтическом цикле Владимира Дубовки «З вандраванняў» привлекает особое внимание стихотворение, посвященное Максиму Богдановичу, – «Нават мора змяніла свой колер (На магілцы Максіма Багдановіча)».

Плача сэрца, сціскаюцца грудзі,
дзесь празрыста свіргочуць цыкады.
Горы крымскія неба хлудзяць
і ў блакіце хмарамі кадзяць.

Следующая книга поэзии Владимира Дубовки «Credo» (1926) вышла в серии изданий центрального бюро «Маладняка» и стала также этапной для поэта, под ее обложкой были собраны стихи 1924–25 гг. Название «Credo» происходит от латинского глагола «верить». По каким же ключевым образам мы можем реконструировать концепты, определяющие веру поэта? Каков его символ веры? Прежде всего верит поэт в возрождение своей родной страны, а ведет к этому возрождению символическая сцежка (рус. тропа), воспетая в одноименном стихотворении, которым открывается книга. По этой «сцежцы» Беларусь «упорно идет своей дорогой», но путь в будущее во многом еще неопределенный, он видится смутно и может быть опасен, а поэт в ответственный момент должен быть готов сам определять его направление («А там – вядзі хоць на зламанне шыі, // а не – цябе самое павяду…»). Мотив возрождения и жертвенного служения поэта с выразительными трагически-пророческими нотами звучал и в других стихах книги: «О Беларусь, мая шыпшына», «Часіна ды з сокам рабіны». Поэт в сборнике затрагивает мотивы литературной и идеологической полемики, непосредственно сказывавшиеся на его судьбе, вынуждавшие точно определять свою позицию.

Пачаў – хай канчаюць другія,
шляхі – адшукаю сабе я.
Загіну – няхай і загіну,
мне гімнамі будуць завеі.

Предчувствие «тернового» пути было очень сильным у Владимира Дубовки и тревожными нотами проявилось во многих стихах сборника «Credo».

Как уже упоминалось, поэт был арестован летом 1930 г. в Москве и отправлен в Минск, где началось следствие по сфабрикованному ГПУ делу «Союза освобождения Беларуси». По делу проходило 104 человека – выдающиеся представители культурной элиты Беларуси своего времени, общественные деятели, писатели. Среди арестованных, кроме Дубовки, были другие члены «Узвышша» (Язэп Пуща, Владимир Жилка, Антон Адамович), уважаемые писатели старшего поколения (Максим Горецкий, Вацлав Ластовский), культурные и общественные деятели (Флориан Жданович, Осип Дыло), ученые (Николай Улащик) – целое созвездие талантов, создававших «новое всебытие» Беларуси. Тогда казалось, что молодая Беларусь напрямую из стихотворения Янки Купалы 1913 г. счастливо сходила в действительность 1920-х. Однако тот же гениальный поэт-пророк Янка Купала уже в 1924 г. написал с лирической грустью «…Мне сняцца сны аб Беларусі». А в 1930 г. молодая Беларусь Купалы уже сидела за решеткой, а самого поэта бесконечно вызывали на допросы, отводя ему роль «лидера» созданной в идеологических недрах ГПУ «антисоветской организации». Купала, как известно, ответил на эти действия попыткой самоубийства. Дело «Союза освобождения...» разваливалось без установленного руководства, однако же, несмотря на это, большинство арестованных было осуждено на пятилетнюю ссылку в далекие от Беларуси места. Владимир Дубовка в апреле 1931 г. был выслан в Яранск Вятской губернии. Оттуда в 1933 г. его заставили переехать в деревню Шишурга, а потом в Чебоксары.

Владимир Дубовка с сыном Ольгердом и матерью. Яранск, 1932 г. Из фондов БГАМЛИ.

После отбытия пятилетней ссылки вместо возвращения в Москву, которая была постоянным местом жительства Дубовки еще с 1915 г., или на родину в Беларусь, Дубовка узнал, что срок заключения продлен еще на пять лет. В 1937 г., когда с новой жестокостью сталинские репрессии усилились, поэта повторно арестовывают в Чебоксарах и он узнает о новом приговоре себе – заключение на 10 лет в концлагере. Назначенный срок Дубовка провел на принудительных работах на стройках в Биробиджане, сумел выдержать и это испытание, выжить и не сломаться. Но и это был еще не последний круг страданий в сталинском аду. Освободившись в 1947 г. из лагеря, Дубовка выбирает себе местом жительства Грузию, ведь после лагеря был вновь лишен права вернуться домой: в Беларусь или в Москву. Он селится со своей женой Марией Петровной (единственного сына Алика на то время уже не было в живых) в городе Зугдиди, устраивается на работу в контору чайного совхоза Наразени счетоводом, конечно же, надеясь на дальнейшую спокойную жизнь.

Но он подпал вновь под очередную волну репрессий: в 1949 г. был издан приказ всех, «запятнанных» ранее перед советской властью как «враги народа», кто еще оставался жив, принудительно отправить далеко на восток на так называемое «вечное поселение». Так поэт вновь, вместе с женой, оказался в изгнании – на «вечном поселении» в Красноярском крае. О времени репрессий, пережитых Дубовкой, под красноречивым названием «Мои санатории и курорты» сохранились щемящие воспоминания его жены Марии Петровны, разделявшей с ним его судьбу ссыльного и «вечного поселенца». (Автограф хранится в отделе редких книг и рукописей Центральной научной библиотеки им. Я. Коласа НАН Беларуси. Публикация и перевод воспоминаний на белорусский язык Янины Киселевой: см. журнал «Маладосць», 1994, № 2, с. 201–234). Там есть один очень трогательный эпизод, когда в июльскую жару 1949 г. поезд с пересыльными долго стоял на небольшом полустанке и никто из местных жителей не решался принести страдающим от жажды людям воды. Владимир Николаевич и в этой ситуации не терял оптимизма и веры в свой народ: он знал, что в Сибири жило немало белорусов и был убежден, что и здесь найдется кто-то из земляков, кто не побоится напоить «врагов народа». И действительно их спасительницей стала юная белорусочка, совсем еще подросток Зина «из какой-то Орши», отважно носившая воду из недалекого колодца жаждущим узникам. Этот, казалось бы, частный эпизод очень красноречиво характеризует нечеловеческую атмосферу подозрительности и вражды той эпохи, характеризует и людей того времени, среди которых все же оставались сохранившие человечность, чуткие сердцем, готовые откликнуться на беду. На эту тему, по рукописи воспоминаний, автором статьи было написано посвященное Владимиру Дубовке стихотворение «Балада пра ваду» (см. журнал «Полымя», 1988, № 11, с. 40).

Владимир Дубовка с женой Марией Петровной около своего дома, п. Почат, Абанский р-н, Красноярский край. 1958 г. Из фондов БГАМЛИ.

Двадцать семь многострадальных лет провел Владимир Дубовка в изгнании, в абсолютной творческой изоляции. Был полностью реабилитирован в ноябре 1957 г. После реабилитации с 1958 г. жил в Москве.

Часто приезжал в Беларусь, занимаясь здесь изданием своих книг, где были исправлены многие стихи 1920-х. Он писал новые произведения, много переводил, создавал сказки и повести для детей. Вершиной его переводческой деятельности в это время стали переводы сонетов Шекспира, поэм «Бронзовый век» и «Каин» Байрона («Шильонский узник» Байрона был им переведен еще раньше, в 1931 г., во время заключения в минской тюрьме). Сам выбор текстов для перевода был символическим и многое подсказывал в отношении писателя к действительности 1960–70-х гг. Особенно красноречиво звучал в этом контексте перевод 66-го сонета Шекспира:

Стамлёны ўсім, я лепш сустрэў бы смерць,
Чым занядбаных бачыць жабраванне,
І здзек пустапарожнасці цярпець,
І найчысцейшай праўды зневажанне,

І бачыць пыху ў залатых страях,
І цноту, згвалчаную хіжай сілай,
І для бязглуздасці пачэсны шлях,
І моц, якую немач паланіла,

І мастакоў нізкапаклонны зброд,
І недарэк мастацтвазнаўцаў з імі,
І ісціну, якой затулен рот,
І зло, што верхаводзіць над усімі.

Стамлёны ўсім, сумую па труне.
Ды як жа друг мой будзе без мяне?

Книгу своих воспоминаний Владимир Дубовка назвал «Пялёсткі» (1973), будто возвращаясь к любимым образам своей молодости, к цветку-шиповнику, через который еще в 1925 г. опоэтизировал родную Беларусь и в котором увидел суть собственного служения отечеству.

Пялёсткамі тваімі стану,
На дзіды сэрца накалю....

Этому самоотверженному служению с пронзенным копьем сердцем поэт оставался верен до конца своей жизни, во все ее звездные и мучительные времена, исповедуя идеалы вечной красоты, честности и правды.

Ирина БОГДАНОВИЧ –
кандидат филологических наук,
доцент кафедры истории белорусской литературы
Белорусского государственного университета.

«Пясняр шыпшынавай краіны»: произведения Владимира Дубовки

В 1923 г. в Вильне вышел в свет небольшой сборник Владимира Дубовки «Строма», включавший около двух десятков стихотворений молодого автора. После его выхода разворачивается очень напряженная творческая и литературно-организационная работа Дубовки. Вначале он, один из активистов «Маладняка», возглавляет московский филиал объединения, состоявший в 1924 г. из 15 человек. Вскоре в Минске выходят очередные книги его поэзии: «Там, дзе кіпарысы» (1925), «Трысцё» (1925), «Сгеdо» (1926), позже в Москве – сборник «Наля» (1927).

Свои размышления о судьбе страны и служении поэта во время больших общественных сдвигов и перемен Владимир Дубовка продолжает в поэмах «Кругі» (1927), «I пурпуровых ветразей узвівы» (1929), «Штурмуйце будучыні аванпосты!» (1929, вышла в 1965).

Книгу своих воспоминаний Владимир Дубовка назвал «Пялёсткі» (1973), как бы возвращаясь к любимым образам своей молодости, к цветку-шиповнику, в образе которого он еще в 20-е годы опоэтизировал родную Беларусь.

«Пушкин, я перед тобой лишь Державин», – так говорил молодому Дубовке Янка Купала. Творческий потенциал поэта получил широкий резонанс среди его современников. Еще в 1920-е годы М. Горецкий отмечал: «Первое место в белорусской поэзии послеоктябрьского периода занял Дубовка – по силе чувства, глубине мысли и художественного совершенства формы в лирических стихах и небольших поэмах».

Поэзия борьбы и победы:
литература о Владимире Дубовке

В разделе представлен библиографический список изданий из фондов Национальной библиотеки Беларуси, призванный помочь исследователям более полно познакомиться с творчеством поэта, прозаика, языковеда, переводчика, литературного критика. Особенно детально рассматривалось творчество писателя в книгах Дмитрия Бугаёва, Анны Северинец, Алеся Мартиновича, Ирины Заяц. Интерес вызывают воспоминания о талантливом поэте М. Дубовки, А. Бабареко, С. Граховского, В. Витки и П. Глебки. Некоторые из статей современных авторов (И. Богданович, Я. Будович, Д. Давидовского, О. Данильчик, В. Дранько-Майсюка, Н. Жарской, В. Жибуля, А. Запартыка, А. Северинец, Л. Сильновой, Т. Лаврик, А. Трофимчика) оцифрованы и доступны читателю в полном объеме.